— Разумеется, — ответил я, пропуская его на кухню.
— Хотите, я приготовлю кофе? — предложил вдруг лейтенант.
Мы с Бесс удивленно переглянулись; заметив это, он любезно улыбнулся. Затем снял шляпу и бросил на стул.
— Знаете, я очень люблю готовить кофе. Ну как, подождете немного?
Бесс кивнула, вопросительно посмотрев на меня. Что-то мне очень не нравилось в этих светских манерах Ганта. Его тон говорил о многом. Инспектор пересек кухню и присел.
— Садитесь, — сказал он мне. — Надо бы уточнить две детали.
— Но, — вмешалась Бесс, — я не понимаю, о чем вы говорите...
Гант улыбнулся.
— Сядьте, пожалуйста, и помолчите. — Он быстро прошел в комнату и с размаху опустился на кушетку. Я отчетливо услышал странный звук: клац!
Гант рывком приподнялся. Из-под кушетки снова раздался тот же звук. Я понял — номерной знак! Черт подери! У меня все поплыло перед глазами.
— Что бы это значило? — удивилась Бесс и подошла к кушетке. Звук был довольно громким и не мог остаться незамеченным.
Гант сморщил нос и отошел слегка в сторону. При этом он пристально следил за мной.
— Надо бы перетянуть кушетку, — обратился я к Бесс. — Наверно, вылезла пружина.
— Да нет, — возразила жена. — Она совсем новая. Помоги-ка, Рой, мне ее отодвинуть. Надо посмотреть, что там.
Гант продолжал стоять, наморщив нос. Затем с видом сомнамбулы подошел и помог Бесс. Бесс заглянула за кушетку, пошарила рукой у стенки, нагнулась и извлекла оттуда злосчастный номер.
— О! Какой-то номерной знак! — воскликнула она. — Он завалился туда, видишь, даже ткань порвалась.
Гант одним прыжком очутился возле Бесс, взял номер и осмотрел его, не переставая покачивать головой. Я приблизился к нему, чувствуя себя так, будто стою на краю пропасти. Жена, обхватив рукой подбородок, изучающе смотрела на меня. Затем легким толчком вернула кушетку на прежнее место. Лейтенант выразительно взглянул на меня и сказал:
— Ну вот, Николс, не прошло и суток, как появились первые доказательства, не так ли?
Я молча опустился в кресло, изобразив некое подобие улыбки. С этой идиотской улыбкой я так и просидел несколько минут. Гант, тоже как-то странно улыбаясь, постучал по номерному знаку костяшками пальцев и направился в кабинет к телефону. Позвонив в комиссариат, он попросил немедленно прислать в мотель эксперта для снятия отпечатков пальцев.
— Откуда он тут? — спросила Бесс, указывая на номерной знак.
— Не спешите с ответом, Николс, — сказал Гант и зажал номерной знак между колен. — А знак-то новехонький, весь так и блестит, — издевательским тоном добавил он. — Им почти не пользовались, так ведь?
Ощупав карманы, он извлек пачку «Кэмела», закурил и предложил мне. Затем с наслаждением затянулся и выпустил колечко дыма. Бесс так смотрела на меня, что мне стало не по себе, я не мог даже поднять головы. В глазах Бесс стояла невыразимая тоска. Она не знала, в чем дело, но понимала — здесь что-то нечисто.
— Миссис Николс, извините, но наверняка вам придется сварить нам кофе. А мне надо немного побеседовать с вашим мужем, — любезно произнес Гант. — Полагаю, вы готовите кофе превосходно.
— Да, конечно, — упавшим голосом ответила Бесс.
— Быть может, мы немного здесь задержимся, — продолжал лейтенант. Затем сделал многозначительную паузу и добавил: — Все мы.
Бесс вышла, громко стуча каблучками.
— Итак, Николс, — понизив голос, начал Гант, — скажете ли вы мне, наконец, что-нибудь или нет?
Я мысленно поблагодарил его за то, что он говорит тихо.
— Нет, — ответил я. — Мне нечего вам сказать.
— Прекрасно. Но я подожду. Знаете, Николс, это становится просто смешным. Получается, я пришел к вам для того, чтобы обсуждать назначение номерных знаков. Но мы тщательнейшим образом его исследуем, не сомневайтесь... — Гант громко рассмеялся. — Сейчас передо мной робкий, застенчивый молодой человек. Таким вы хотите казаться, Николс.
И как только вы могли вступить на этот путь, полный лжи и обмана? И почему считаете, что вам все сойдет с рук? Зачем вы так неосмотрительно ведете себя? Мы расследуем это дело до конца, и если вы все время будете врать, вам это не поможет! — Гант мотнул головой и продолжал: — Этот номерной знак вы сменяли в вашем гараже, Николс, а на машину поставили другой, ранее принадлежавший одной семье, которая проживает в нашем городе. Так?
— Нет.
— Вы поразительно упрямы, я просто удивляюсь. — Гант поднялся. — Подумайте хорошенько, а то боюсь, как бы не пришлось препроводить вас в полицейское управление. Л уж там у нас будет предостаточно времени, чтобы вас разговорить. Да и местечко подходящее. Так что решайте...
Он ждал. Я поднялся с кресла.
— Как скажете, лейтенант. Можете отправлять меня куда угодно.
— Это вы правильно заметили, — произнес инспектор и позвал Бесс.
Когда она появилась, бледная как полотно, Гант сказал:
— Мы с вашим мужем ненадолго съездим в город. Очень жаль, что я так и не попробовал ваш кофе. Извините.
— Но, Рой...
— Ничего, дорогая. Я скоро вернусь.
— Несомненно, — подтвердил Гант и многозначительно посмотрел на меня.
— Рой! — воскликнула жена.
Не обращая на нее внимания, я вышел на улицу. Бесс побежала следом, еще раз окликнув меня.
— Все в порядке, дорогая. Не волнуйся...
— Всего хорошего, миссис Николс. Ваш муж долго не задержится, — произнес Гант.
Он быстро шел по дорожке, похлопывая себя номерным знаком по ноге. Мы сели в машину и тронулись в путь.
— Хотите взглянуть, Николс? — и Гант показал мне второй номерной знак. — И не пытайтесь сделать какую-нибудь глупость! Полагаю, вы достаточно умны.
Я молча уставился на номерной знак.
— Я ведь прав, не так ли, Николс?
Комнатка была маленькая, не больше монашеской кельи. В конце ее находилось некое возвышение примерно в фут шириной. Возле него — стул с прямой спинкой, привинченной к полу. Я сел. Над моей головой на крепком черном шнуре висела лампа в сто пятьдесят ватт под зеленым металлическим абажуром, чуть раскачиваясь и отбрасывая причудливые тени, которые то вытягивались, то укорачивались на стене и вновь собирались на потолке. Моя тень неподвижно замерла на полу. Все это походило на какую-то нелепую галлюцинацию.
Гант оставил меня одного в этой комнатушке в состоянии крайнего раздражения. Через несколько минут вошли двое полицейских и, оглядев меня словно какую-то заморскую диковину, остались стоять у двери. Рослые, подтянутые, они застыли точно изваяние.
В соседней комнате слышались голоса. Время от времени кто-то появлялся, заглядывал в дверь и уходил.
Наконец пришел Гант и, встав в углу комнаты, начал меня разглядывать. Из-за яркого света — лампу включили — мне трудно было смотреть на него. К тому же от лампы исходил страшный жар. Через какое-то время к лейтенанту присоединился долговязый субъект в штатском. Это был неопрятный, малопривлекательный мужчина в несвежей рубашке с сигарой чудовищных размеров во рту. Вообще вид у него был отталкивающий.
— Познакомьтесь, это Армбрустер, — представил его Гант. — Армбрустер, вот перед вами Николс, тот самый.
— Привет, Николс, — пробурчал тот.
Я вежливо наклонил голову.
Армбрустер смотрел на меня, не переставая дымить своей отвратительной сигарой. Его красное потное лицо напоминало морду быка, а дышал он так, что на память приходило пыхтенье паровоза. Время от времени он издавал какие-то утробные звуки.
— Вы желаете что-нибудь рассказать, Николс? — осведомился он.
— Какого дьявола вы хотите, чтоб я что-то рассказывал? — взъерепенился я. — Мне нечего сказать!
— Опять упрямитесь, — грустно произнес Гант.
— О, я вижу, этот малый упрям как осел, — добавил Армбрустер.
Так они и смотрели на меня — Армбрустер с сигарой во рту и Гант, опершись о стену и постукивая по ней пальцами. Это очень неприятно — ты сидишь как дурак, а двое стоят и пристально тебя разглядывают, как добычу. Постепенно я возненавидел этих людей. У меня начался нервный зуд, я попробовал смотреть в другую сторону, но ничего не получалось. Тогда я вжался в стул, но все равно никак не мог успокоиться. Снова пошли всякие неприятные мысли, я начинал терять терпение.