Тот год стал для нашей семьи поворотным. Стада умножались, в саду и на полях зрел богатый урожай, и тогда Иаков наконец посватался к Рахили. Еще в первый месяц после прихода он спросил у дяди, какую плату тот хочет получить за дочь, ибо слова, сказанные им девушке в первый день возле колодца, не были шуткой. Поскольку никакой собственности у племянника не имелось, Лаван подумал, что неплохо было бы получить бесплатного работника, и заявил, что готов отдать Рахиль в обмен на семь лет службы.
Иаков рассмеялся:
- Семь лет? Мы же говорим о девушке, а не о царском троне. Да и к тому же за семь лет Рахиль может умереть, я могу умереть и уж тем более ты сам тоже можешь умереть, старик. Я прослужу тебе семь месяцев, а в качестве приданого возьму половину твоего жалкого стада.
Возмущенный Лаван вскочил на ноги и назвал Иакова вором.
- Ты истинный сын своей матери! - выкрикнул он в ярости. - Никак думаешь, будто весь мир тебе что-то должен? Нечего задирать нос передо мною, ты, последыш, а не то я отправлю тебя назад. То-то обрадуется старший брат, который поджидает тебя дома с длинным ножом.
Зелфа, которая обожала подслушивать и подглядывать, подробно рассказала сестрам об этом споре: и как мужчины торговались из-за Рахили, и как отец гневался, и как Иаков плюнул ему под ноги. Наконец они сошлись на том, что Иаков будет служить год и это справедливая цена за невесту. Что касается приданого, Лаван ссылался на свою бедность. Однако Иаков не желал брать в жены бесприданницу. Это поставило бы Рахиль в положение наложницы, а он сам оказался бы в дураках, бесплатно проработав целый год ради девушки, у которой кроме собственной одежды есть лишь точильный камень да веретено. Тогда Лаван пообещал Иакову в качестве приданого Билху, чтобы та стала для него служанкой, а со временем, возможно, и наложницей.
- Еще ты должен отдать мне десятую часть всех овец и ягнят, родившихся за время моей службы, - заявил племянник.
Дядюшка снова впал в ярость и начал ругаться. Переговоры завершились только через неделю, и всю эту неделю Рахиль плакала, как ребенок, в то время как Лия помалкивала и не подавала на стол ничего, кроме холодной просяной каши, какую обычно варят на поминках. Когда мужчины наконец достигли соглашения, Лаван пошел к Аде, приказав жене готовиться к свадьбе дочери. Но Ада отказалась наотрез.
- Нет, - сказала она, - мы не варвары какие-нибудь, чтобы выдавать замуж детей. Может, Рахиль и выглядит вполне созревшей, но у нее еще не было первой крови, так что ей пока рано даже думать о женихах.
Моя бабушка была убеждена, что, если Лаван нарушит закон, богиня Анат нашлет на нас голод, а потому решила стоять насмерть и в случае чего готова была вновь обрушить пестик на голову мужа.
Впрочем, угрожать Лавану не потребовалось, ибо он смекнул, что отсрочка сулит ему преимущества. Он поспешил обратно к племяннику и сообщил ему, что свадьбу придется отложить до тех пор, пока невеста не будет готова к браку. Иакову пришлось смириться, поскольку выбора у него не было. Рахиль устроила Аде скандал - ох, как же она разбушевалась! - однако ровным счетом ничего не добилась и, раздосадованная, отвесила пощечину ни в чем не повинной Билхе, обругала Зелфу и проворчала что-то злобное в адрес Лии. Рахиль даже топнула ногой, высоко взметнув пыль перед лицом Иакова, обозвав возлюбленного лжецом и трусом, а потом с рыданиями бросилась ему на шею.
Бедняжку одолевали мрачные мысли. Она никогда не начнет кровоточить, она никогда не выйдет замуж за Иакова, не сможет выносить и родить сыновей. Внезапно маленькие тугие груди, которыми Рахиль так гордилась, стали казаться ей слишком детскими. Вероятно, она урод, гермафродит, как огромный идол в шатре отца - тот, у которого ствол между ног и груди, словно коровье вымя.
В общем, Рахиль всячески торопила время. Перед новолунием она испекла хлеб для подношения Царице Небесной - чего прежде ни разу не делала, а потом спала всю ночь, прижавшись животом к ашере. Но луна пришла и ушла, совершив свой круг, а Рахиль оставалась сухой и чистой. Тогда она пошла в деревню, спросить совета у повитухи Инны, и та дала ей отвар из крапивы, что росла в соседней долине. И снова луна совершила свой круг, а Рахиль по-прежнему оставалась ребенком. После третьей луны она истолкла горькие ягоды и показала старшим сестрам пятна на одеяле, якобы от крови. Но сок имел пурпурный оттенок, так что Лия и Зелфа только посмеялись над младшей сестренкой.