Третий перевернул меня и вошел сзади, а потом засмеялся. - Она перестала раскачиваться и села прямо, словно бы вновь услышав этот смех. - Я лежала лицом вниз, а эти трое стояли надо мной. Я надеялась, что они убьют меня и на этом мои муки закончатся. Но негодяи еще не натешились вволю. «Почему ты не зовешь на помощь? - воскликнул тот, который рассмеялся. - У тебя нет языка? Или, может быть, ты не женщина? Да и разве бывают женщины такого странного цвета - словно дерьмо больной собаки? Я хочу услышать, как ты кричишь. Заодно и посмотрим, женщина ты или призрак». И тогда они сделали со мной то, что ты теперь видишь. Нет нужды рассказывать. - Веренро опустила покрывало обратно и снова начала раскачиваться.
- При первом звуке шагов на дороге эти трое сбежали, оставив меня умирать, - продолжила она. - Собака пастуха нашла меня там, где я лежала, а затем пришел мальчик, который при виде меня испуганно закричал. Я думала, что ребенок убежит, но вместо этого он снял тунику и накрыл меня ею, а потом привел свою мать. Эта добрая женщина прикладывала припарки к моему лицу и мазала тело, она сочувственно гладила мои руки, удерживая меня среди живых, и никогда не просила объяснить, что произошло. Убедившись, что я выживу, она лишь спросила, нужно ли ей послать известие в Мамре, потому что она поняла, кто я, по обрывкам одежды. Но я сказала: «нет».
Я не хотела оставаться рабыней, я покончила с высокомерием Ревекки и навеки покинула Ханаан. Мое единственное желание состояло в том, чтобы прийти домой и почувствовать запах Великой реки и утренний аромат лотоса. Я сказала, что хочу умереть для Мамре, и добрая женщина мне помогла.
Она отрезала прядь моих волос и сложила остатки одежды в мою сумку, добавив туда несколько овечьих костей. Она отправила своего сына в город, и мальчик нашел торговца, направлявшегося в Мамре. А уж тот принес твоей бабушке весть о моей смерти.
Ханаанеянка дала мне покрывало и трость, а затем отвела меня в Тир. Она нашла караван, который шел к Великой реке. Эти люди взяли меня с собой в обмен на одну из ее овец, а я пообещала по дороге развлекать их песнями и историями. Караванщики привели меня в страну Он, где я раздобыла систр, и вот теперь я здесь, с тобой, и вновь вспоминаю Ханаан. - Моя собеседница отвернулась и сплюнула. Змея скользнула в темноту с того места, куда упала ее слюна, и я содрогнулась от ярости Веренро.
- Я бы прокляла весь этот народ, если бы не доброта той ханаанской женщины. Глаза мои навсегда угасли, так что я не видела ее лица, но думаю, что оно сияет светом и красотой. Когда я вспоминаю о ней, то представляю полную луну. Возможно, эта женщина искупала некую свою ошибку или былую вину. А может, ее саму когда-то предали и нашелся человек, который пришел ей на выручку. Или же, напротив, никто не помог бедняжке, когда она нуждалась, и она знала, насколько это тяжело. Так или иначе, она ни о чем не спрашивала, даже не поинтересовалась, как меня зовут. Эта женщина спасла меня просто так, без всякой на то причины и не преследуя никакой выгоды, по доброте сердечной. Ее имя было Тамар, то есть «поддерживающая плод», - сказала Веренро и снова начала раскачиваться.
Мы сидели рядом в тот предрассветный час и долго молчали. Наконец слепая заговорила снова, чтобы ответить на вопрос, который я и не думала ей задавать.
- Не то чтобы я была несчастна, - сказала она, но и счастливой меня тоже назвать нельзя. В моем сердце одна лишь пустота. Я ни о ком и ни о чем не забочусь. Мне снятся псы с оскаленными зубами. Я мертва. Не так уж плохо быть мертвым.
Вздохи и храп спящих музыкантов прервали ее слова.
- Добрые души, - с неожиданной нежностью отозвалась она о своих спутниках. - Мы ни о чем не спрашиваем друг друга. Но ты, как случилось, что ты вдруг заговорила на языке Великой реки?
И я без колебаний рассказала Веренро всё: просто запрокинула голову, закрыла глаза и подарила голос событиям своей жизни. За все минувшие годы я не говорила так много и так долго, однако нужные слова пришли без усилий, как будто я часто вела длинные речи.
Я и сама удивилась, вспомнив Тавею и Рути, воскресив в памяти счастливые дни в Красном шатре. Нимало не смущаясь, я рассказывала о Салиме и о нашей страстной любви. Я говорила о предательстве братьев, которые убили моего мужа. Я поведала Веренро о сделке с Ре-нефер и о том, как Мерит заботится обо мне, я с гордостью и любовью описывала успехи своего сына.
Оказалось, что это совсем не сложно и даже приятно. Как будто рот мой и гортань пересохли, а теперь я наполнила их живительной прохладной водой. Я сказала «Салим», и мое дыхание очистилось после долгих лет горечи. Я назвала сына «Бар-Салим», и тяжелый камень свалился с моей груди. Я перечислила имена своих матерей и вдруг ясно поняла, что все они уже мертвы. Я уткнулась лицом в плечо Веренро и пропитала ее одежду слезами в память о Лии и Рахили, Зелфе и Билхе.