Проходили месяцы и годы. Мои дни были заполнены делами, а ночи стали мирными. Но нет прочного мира по эту сторону могилы, и однажды ночью, после того как мы с Беньей легли спать, у нашей двери появился Иосиф.
Он был в длинном черном плаще, делавшем его похожим на тень, и это выглядело настолько странным, что я сперва решила, что сплю. Но голос мужа вынудил меня принять реальность, таившую в себе нечто темное и опасное.
- Кто это посмел войти в мой дом без стука? - прорычал Бенья, как собака, почуявшая угрозу, потому что ночной визитер не походил на обычного посланца от роженицы.
- Это Иосиф, - тихо ответила я.
Я зажгла лампы, и Бенья предложил моему брату лучший стул. Но Иосиф попросил провести его на кухню, где я налила брату чашу пива, так и оставшуюся нетронутой.
Тишина была напряженной. У Беньи сжались кулаки, потому что он боялся потерять меня, и челюсти, ибо он не знал, как следует говорить с благородным человеком, сидящим на табурете в его кухне. Взгляд Иосифа говорил, что дело срочное, но он явно не хотел начинать разговор в присутствии моего мужа. Я перевела взгляд с одного лица на другое и поняла, насколько мы все состарились.
Наконец я сказала Иосифу:
- Бенья теперь твой брат. Говори при нем, зачем пришел.
- Папа! - Иосиф вдруг произнес слово, которое я в последний раз слышала от него еще в детстве в Ханаане. - Папа умирает, и мы должны пойти к нему.
Бенья презрительно фыркнул.
- Как ты посмел засмеяться? - возмутился Иосиф, вскочив на ноги и положив руку на кинжал.
- Как ты посмел предложить такое? - ответил Бенья с не меньшей горячностью. - Почему ты решил, что моя жена будет плакать у постели отца, который уничтожил ее счастье и свою честь?
- Стало быть, ты знаешь эту историю, - заключил Иосиф, внезапно утратив весь пыл. Он сел, положил голову на руки и застонал. - Мне прислали известие с севера, где мои братья и их сыновья пасут стада Египта. Иуда пишет, что наш отец при смерти и что Иаков хочет благословить моих сыновей, даровав им право первородства.
Я не хочу туда идти, - сказал Иосиф, вопросительно глядя на меня, как будто я могла дать ему некий ответ. - Я думал, что исполнил свой долг.
И рассказал мне следующую историю:
- Однажды братья пришли к моему дому, спасаясь от голода, разразившегося в Ханаане, в поисках убежища, и я достал нож. Я обвинил их в краже и заставил пресмыкаться перед могущественным Зафенатом Пане-ахом. Я наблюдал, как Левий и Симон ползают по земле у меня под ногами и дрожат. Я злорадствовал и отправил их к Иакову, требуя, чтобы ко мне прислали Беньямина. Я наказывал отца за то, что он сделал таких скверных людей своими любимчиками. Я также наказал своих братьев и держал их в страхе. А теперь старик хочет возложить руки на головы моих мальчиков, чтобы дать им свое благословение. Не сыновьям Рувима или Иуды, которые поддерживали его все эти годы и терпели его капризы. Даже не сыновьям Беньямина, рожденного последним. Я знаю сердце Иакова. Он хочет искупить грехи прошлого, благословляя моих сыновей. Но я боюсь за них, ни к чему им такое первородство. Они унаследуют мучительные воспоминания и странные мечты. Они возненавидят мое имя.
Иосиф зажмурился, страдания прошлого настигали его, таились в складках длинного темного плаща. Он чувствовал себя беспомощным, как тонущий ягненок.
Он рассказал нам о своих плохих и хороших годах, об одиночестве и бессонных ночах, о том, как жестоко обращалась с ним жизнь, и я всё искала в нем брата, которого помнила, товарища по играм, который с уважением слушал слова женщин и был мне другом. Но я не находила того мальчика в этом усталом мужчине.
- Я слабый человек, - заключил Иосиф. - Мой гнев не утих, и в сердце моем нет жалости, хотя Иаков ослеп, как прежде его отец. И все же я не могу сказать ему «нет».
- Послания теряются в дороге, - тихо произнесла я. - Гонцов иногда подстерегают несчастья.
- Нет, - покачал головой Иосиф. - Эта ложь окончательно погубит меня. Если я сейчас не отправлюсь к Иакову, он будет преследовать меня вечно. Дина, я вот что решил: я поеду и ты тоже поедешь вместе со мной! - Теперь в голосе Иосифа звучали властные ноты.
Я даже не пыталась скрыть, что подобный тон вызывает у меня отвращение, и он увидел мое презрение и опустил голову от стыда. А потом брат встал на колени в кухне плотника, поклонился лбом до пола и извинился передо мной и перед Беньей.