Обо всем этом Билха рассказала Рахили. Нелегко было слушать такое моей прекрасной тете, но она настояла, чтобы Билха ничего не пропускала. И младшая сестра подробно поведала старшей свою историю.
Впоследствии она по просьбе Рахили повторяла ее так часто, что в конце концов, воспоминания Билхи стали для Рахили словно бы ее собственными, частью ее чувств к мужу.
На следующий день после того, как Иаков впервые познал Билху, ему пришлось уехать по делам: он собирался заключить сделку с торговцем в Кархемыше, а туда было два дня пути. Билха очень скучала, потому что хотела снова возлечь с ним. Рахиль страдала, видя, что Иаков нашел счастье с Билхой. Лия печалилась, понимая, что сестры отдалились от нее. А Зелфа наблюдала за происходящим и тихонько вздыхала.
Вернувшись, Иаков преподнес Рахили ожерелье из бисера и провел с ней ночь. Лия все еще кормила грудью, поэтому в течение следующих месяцев он не раз звал в свой шатер Билху, особенно в те ночи, когда Рахиль уходила, чтобы помочь роженицам. Иаков почти ни о чем не беседовал с третьей женой; их тела просто соединялись в простых позах, отчего оба получали немалое удовольствие.
- Иаков говорил, что я подарила ему покой, - сказала мне Билха с явным удовлетворением.
Наконец она понесла. Рахиль обрадовалась этой новости, осыпая сестру поцелуями. Шли месяцы, живот Билхи рос, и Рахиль ласково посмеивалась над ней, просила рассказывать обо всех ощущениях, о каждом движении ребенка. Почувствовала ли Билха тот момент, когда внутри нее зародилась новая жизнь? Уставала ли она больше прежнего? Не болели ли у нее колени или глаза? Хотелось ли ей соленого или сладкого?
Теперь две сестры укрывались одним одеялом. Бесплодная женщина прижималась к растущему животу беременной и чувствовала, как он медленно вздымается, как набухают и тяжелеют груди. Она наблюдала за тем, как кожа растягивается, как на ней проступают темные полоски, как меняется цвет сосков. По мере того как ребенок рос в чреве Билхи, преображая ее тело, Рахиль расцветала. Она тоже округлилась и подобрела вслед за младшей сестрой; с ее лица исчезли тени, начертанные там печалью. Рахиль смеялась и играла со своими племянниками и другими детьми.
Она пекла хлеб и делала сыр. Она жила радостно и жадно в предвкушении этого ребенка, и, когда Билха была на девятом месяце, у Рахили тоже стали распухать лодыжки, а когда пришло время родов, она позвала Инну, чтобы та приняла дитя и ввела его в этот мир, - сама Рахиль хотела стоять позади младшей сестры и разделять с той все родовые муки.
К счастью, роды Билхи прошли настолько же легко и гладко, насколько тяжело давалась ей беременность. После утренних схваток ее поставили на кирпичи, а Рахиль обхватила сестру со спины. Локти Билхи опирались на раскрытые колени Рахили, как будто в тот трудный час, когда ребенок прокладывал себе путь наружу, у двух женщин было одно общее чрево. Их лица напряглись и покраснели одновременно, и они дружно закричали, когда появилась его головка. Инна утверждала, что в тот раз ей довелось наблюдать одно из самых странных зрелищ в своей жизни: младенца словно бы произвела на свет двуглавая женщина.
Когда мальчика извлекли наружу, а пуповину разрезали и перевязали, Рахиль первой взяла его на руки и заплакала. Билхе, которая прикусила язык и ждала момента, когда примет в объятия плод чрева своего, показалось, что старшая сестра плакала очень, очень долго. Молодая мать следила за каждым движением Рахили, когда та вытирала кровь с тела младенца и проверяла, всё ли с ним в порядке. Билха едва дышала, а руки ее оставались пустыми, но она не сказала, ни слова. По закону этот сын принадлежал Рахили.
Однако за те годы, когда она принимала множество детей, сердце Рахили смягчилось, и с глубоким вздохом та положила мальчика в руки Билхи. И тогда он поднял глаза к лицу матери и улыбнулся ей, прежде чем взять ее грудь.
В это мгновение Рахиль очнулась от наваждения и увидела, что ребенок не был ее собственным. Улыбка ее погасла, плечи опустились, она крепко прижала ладони к маленькой, словно девичьей, груди.
Инна сказала Рахили, что если та позволит ребенку сосать ее грудь достаточно долго, то в ней может появиться молоко и тогда она станет его молочной матерью. Но Рахиль не верила в способность своего тела поддерживать другую жизнь. Она не желала, чтобы ребенок страдал, тщетно припадая к пустым соскам; это был не ее сын, а дитя Билхи. Кроме того, Рахиль опасалась, что роженица может заболеть и даже умереть, если младенец не освободит ее от молока, с подобным она уже сталкивалась. А Рахиль любила сестру. Она хотела, чтобы мальчик, лежавший на груди Билхи, вырос здоровым и стал таким же хорошим человеком, как его настоящая мать. Поэтому Рахиль оставила Билху с сыном и отправилась на поиски Иакова. Она сказала мужу, что ребенка назовут Дан, то есть «Судия». И, если для женщины, которая произвела мальчика на свет, слово «Дан» звучало усладой, то для Рахили, от имени которой он был рожден, оно отдавало горечью.