Когда она родилась, повитуха в ужасе закричала, что девочка - ведьма и ее следует утопить, чтобы избавить семью от проклятья. Но моя бабушка Ада дала дурехе пощечину и велела ей прикусить язык. «Покажи мне дочь», - заявила она так громко и гордо, что голос ее услышали даже мужчины, ожидавшие снаружи. Ада назвала желанную дочь Лией (это означало «госпожа») и со слезами произнесла над ребенком благодарственную молитву, надеясь, что девочка будет здоровой, ведь ранее бедняжка уже похоронила семерых детей.
Однако многие оставались при мнении, что младенец нечистый. По какой-то причине Лаван, обычно суеверный (он постоянно сплевывал, если приходилось сворачивать влево, и следил за фазами луны, приносящими удачу и несчастья), не обращал ни малейшего внимания на то, что болтали про Лию, и не прислушивался к советам отвезти малышку ночью в пустыню и оставить ее там умирать. Он, правда, выругался, поскольку родилась дочь, а не сын, но потом просто игнорировал девочку, даже не произносил имени Лии, словно ее вообще не было. Женщины тогда не в первый раз заподозрили, что Лаван плохо различает цвета.
Глаза Лии и много лет спустя оставались яркими, хотя родные надеялись, что они постепенно поблекнут; различие цвета с возрастом стало даже заметнее, а почти полное отсутствие ресниц лишь подчеркивало эту странность. Лия моргала, как и все прочие, но это было почти неразличимо - казалось, будто бы она никогда не прикрывает веки. Даже тем, кто любил ее, эта особенность напоминала взгляд змеи, а большинство людей так и вовсе не могли смотреть моей матери в глаза. Зато те, кто осмеливались это сделать, щедро вознаграждались поцелуями, объятиями и хлебом с медом.
Иаков смотрел Лие прямо в глаза, и сердце ее растаяло. На самом деле она заинтересовалась юношей еще и из-за роста. Она была на добрых полголовы выше большинства знакомых мужчин, за что и презирала их. Лия понимала, что это неправильно. Разумеется, рост не главное, и наверняка среди тех, чья макушка маячила у нее перед носом, были хорошие люди. Но мысль о том, чтобы возлечь с мужчиной, чьи ноги короче, чем ее собственные, представлялась девушке нелепой. Впрочем, никто ее об этом и не просил. Лия слышала, как люди шептались у нее за спиной, называя ящерицей и ведьмой, а то и похуже. Отвращение Лии к низкорослым мужчинам подкреплялось также и сном, в котором к ней являлся высокий незнакомец, нашептывавший нежные слова.
Правда, сами слова она не запомнила, но в памяти осталось тепло, растекавшееся по бедрам и разбудившее ее. При виде Иакова моя мать вдруг вспомнила тот сон, и ее странные разноцветные глаза расширились.
Иаков тоже одобрительно взглянул на девушку. Хотя он и был поражен и очарован Рахилью, однако не смог не заметить Лию.
Она была не только высокой, но также прекрасно сложенной и сильной. Ей достались полные высокие груди и крепкие ноги, которые виднелись всякий раз, когда складки одеяния распахивались. Руки ее были мускулистыми, как у юноши, но бедра женственно покачивались при ходьбе. Однажды Лии приснился лопнувший гранат с восемью обнажившимися рубиновыми зернами. Зелфа сказала, что это вещий сон, который предвещает рождение восьмерых здоровых детей, и моя мать знала, что это правда, - как знала верные способы делать хлеб и пиво.
В аромате Лии не было никакой тайны. Она пахла дрожжами, потому что пекла хлеб и варила пиво. Она источала запах домашнего очага и уюта - а для Иакова это был аромат плотской любви. Он смотрел на эту крупную молодую женщину, и рот его увлажнялся от желания. Насколько мне известно, отец никогда ничего не говорил о ее глазах.
Моя тетя Зелфа, вторая по старшинству среди сестер, утверждала, что якобы помнит всё, что с ней когда-либо происходило, даже свое собственное появление на свет, а также пребывание в материнской утробе. Она клялась, что в памяти ее запечатлелось, как после нескольких дней мучений (Зелфа родилась вперед ногами) умерла в Красном шатре ее мать. Лия презрительно фыркала, когда слышала подобные заявления, хотя делала это украдкой от сестры, ведь Зелфа была единственной, кто заставлял ее попридержать язык.
Воспоминания Зелфы о приходе Иакова не походили на рассказы Рахили или Лии, но Зелфу вообще мало занимали мужчины: она считала их всех наполовину животными, волосатыми и грубыми.
Да, мужчины были нужны женщинам, для того чтобы делать детей и передвигать тяжести, но в остальном она не видела смысла в их существовании и совершенно не поддавалась их обаянию. Зелфа страстно любила своих сыновей, но лишь до тех пор, пока у них не стали пробиваться бороды, после чего едва удостаивала обоих взглядом.