- Хватит, - прошипел он. - Ре-нефер больше не может этого выносить.
Он оставил меня, обессиленную и измученную, с трудом переводящую дыхание. Но с той ночи я просыпалась, как только ощущала тепло в груди. Мокрая от пота, я лежала на спине и старалась не уснуть. Я стала бояться заката, как иные люди боятся смерти.
Днем солнце прогоняло мои страхи. В утренние часы, до наступления жары, Ре-нефер сидела со мной и Нехеси и рассказывала веселые истории из своего детства. Однажды мы увидели утку, и это напомнило свекрови, как в детстве она ходила на охоту вместе с отцом и братьями (в доме старшего из которых мы надеялись обрести убежище) и подавала им стрелы. В другой раз, когда мы миновали большое строение, Ре-нефер принялась описывать дом своего отца в Мемфисе, где имелся большой двор с множеством садов и бассейнов.
Ее отец служил писцом при храме бога Ра, и жизнь его семьи протекала легко и весело.
Ре-нефер вспоминала каждого слугу и раба, которые жили в доме во времена ее детства. Она говорила о своей матери Неббетани, которую, в общем-то, совсем не знала: та умерла в родах, когда Ре-нефер была совсем еще малышкой. Девочке запомнилось, что Неббетани была очень красивой, всегда носила роскошные наряды и украшения и частенько принимала ванны с ароматическими маслами.
Моя свекровь делилась чудесными историями из своего детства и юности, вплоть до той недели, когда она покинула Египет, чтобы выйти замуж. Подготовка к отъезду была грандиозной, для нее собрали большое приданое. Ре-нефер подробно перечисляла, сколько тканей было в сундуках и сколько драгоценных камней у нее на пальцах и на шее, рассказывала, как плыла на барже до самого моря.
Я подалась вперед, надеясь узнать подробности о ее жизни в Сихеме, услышать историю рождения Салима или случаи из его детства. Но Ре-нефер остановилась на том моменте, когда впервые вошла во дворец мужа. После этого оживление ее исчезло; свекровь уже более не улыбалась и лишь смотрела перед собой пустым взглядом. Она ничего не говорила мне о Ханаане, о муже и о том, сколько раз ей довелось рожать. Она ни разу не упомянула Салима, как будто бы у нее никогда и не было сына с таким именем, словно бы он не жил на свете, не любил меня и не умер у меня на руках.
Почувствовав, что в молчании Ре-нефер пульсировала боль, я потянулась, чтобы сочувственно коснуться ее руки. Однако свекровь отстранилась и принялась с веселой улыбкой щебетать о всяких пустяках: о том, как красивы пальмы и как преуспел в жизни ее брат, ставший главным писцом и старшим жрецом Ра. Я снова уставилась на воду и не поднимала глаз, пока мы не прибыли в Фивы.
Великий город был залит сиянием заходящего солнца. На западе фиолетовые скалы окаймляли зеленую долину, усеянную ярко окрашенными храмами и знаменами зеленого и золотого цвета.
На восточном берегу стояли великолепные дома, храмы и множество маленьких беленых зданий, и всё это отливало розовым и золотым, по мере того как солнце отступало за скалы на западе. Я увидела белые навесы на крышах и призадумалась: интересно, что за люди живут там, выше всех прочих горожан?
Улицы, которые шли от реки, были шумными и пыльными, и мы быстро миновали их, стараясь достичь места назначения до наступления темноты. Запах лотоса усилился, когда стал угасать свет. Нехеси спросил у прохожего дорогу к дому писца Нахт-ре. Тот указал на большое здание, стоявшее рядом с одним из величественных храмов на восточном берегу.
Голая девочка открыла большую полированную дверь дома и, моргая, уставилась на трех незнакомцев. Ре-нефер потребовала провести ее к Нахт-ре, своему брату. Но изумленная малышка лишь молча смотрела на нас, приоткрыв рот. И было чему удивляться: перед глазами ребенка предстали египетская дама в грязной пыльной одежде, с ненакрашенным лицом и без всяких украшений, а также высокий чернокожий стражник, с мечом на поясе, но босой и еще одна женщина, явно чужеземка, в платье не по фигуре и с головой, склоненной так низко, что можно было заподозрить, будто она скрывает какое-нибудь уродство вроде заячьей губы.
Маленькая служанка не двинулась с места даже после того, как Ре-нефер повторила просьбу. Тогда Нехеси открыл дверь и сам прошел в большой зал. Хозяин дома завершал дневные дела, на коленях его лежали свитки, а возле ног сидели помощники. Он с недоумением и страхом воззрился на Нехеси, но потом, увидев Ре-нефер, вскочил, роняя документы, и бросился обнимать сестру.
Когда руки брата обняли ее, Ре-нефер заплакала - это не были слезы облегчения и радости от воссоединения с семьей, но горькие рыдания матери, чей ребенок коварно убит. Ре-нефер буквально завывала на груди у перепуганного брата. А затем она опустилась на колени и дала волю своему горю.