— О! Выздоровел! — Юрка увидел меня и оторвался от своего бутерброда.
Юркин голос сработал словно переключатель звука. Залаял Бруно, зомби, обрадовавшись мне, вдруг заорали, словно пели гимн, заурчали кровососы. И даже бюрер, глянув на меня мельком, удовлетворенно рыкнул. Ыду, оставил своих старших товарищей, прибежал ко мне и стал дергать за рукав.
— Так, не налетайте, тоже мне, обрадовались, — сказал мужчина с длинными волосами. — Андрей, пошли в дом, я должен тебя осмотреть. Но думаю, все уже позади.
Он подошел ко мне и, обхватив за плечи, повел в дом.
— А вы доктор? — не знаю зачем спросил я.
— Нет, я врач, — улыбнулся он. — Ну-ка, дыши.
Он усадил меня на кровать, задрал майку и приложил холодный пятачок прибора, которым всегда врачи слушают легкие.
— Ну, неплохо, считай, все прошло! — удовлетворенно сказал врач.
— А что прошло?
— У тебя была крупозная пневмония. В Зоне она проходит по-особому, совершенно не так, как бывает на Большой земле. Ну что, Андрей, тебе очень повезло. Спасибо твоим друзьям.
— А я ничего не помню. Дядя, а где мы вообще?
— Меня Тимур зовут. Мы у меня дома, — сказал он.
— Тимур? Это у вас нет антивируса? — Я вдруг вспомнил старый разговор папиных друзей с бабушкой.
А Тимур посмотрел на меня очень внимательно и совсем без улыбки. А перед этим он все время улыбался.
— Так… — Он сел на табуретку, которая стояла рядом с моей кроватью. — Ты кто, мальчик?
— Я Андрей. Андрей Малахов.
— Андрей Малахов? Что же они… — Казалось, мои слова его просто ошеломили. — Что же мне твои друзья несли про клад, Стрелка и какие-то коды. Ты ведь за отцом пришел, да? Скажи мне!
Я только сейчас увидел, что волосы у Тимура все черные-пречерные, но одна прядь совершенно белая.
Я решил не врать и не придумывать и рассказал все. С того самого момента, как мы уехали в Минск, как появился дядя Саша. Как я ездил к бабушке в Москву, про то, как я узнал, что мой отец Стрелок, ну, если точно — Тираторе, и про то, что он не совсем пропал. И про то, как тетя Клава и дядя Герман приходили. И что именно от них я узнал про антивирус.
— Твой отец никогда не был Стрелком. Стрелок — один из уродов Зоны. Ну, ты уже, наверное, успел понять, что самые страшные создания в Зоне — это люди.
— А вы папу моего когда видели? Ну, в… позже всего?
— Вот когда его пропавшим объявили, тогда я и видел его в последний раз.
— Он погиб? — у меня дрогнул голос.
— Еще не придумали такой Зоны, чтобы в ней Вадим… отец твой, погиб. Он исчез, и, я думаю, не просто так.
— Так он точно не Стрелок? Я со Стрелком даже по рации говорил. Он, правда, тоже сказал, что я не его сын.
— По какой рации? Со Стрелком? — Тимур очень удивился.
— Ну, я к «Свободе» пришел с ребятами. Ну и сказал, что…
— Так. Подожди. Охрану «Янтаря» ты с приятелями завалил?
— Да нет. Мы их просто… Ну. Да. А что, они в самом деле в плен меня взяли?
— Ясно. Я так понимаю, это именно ты со своей командой шел с севера Зоны? Моча всех и вся на своем пути?
— Мы только плохих. В смысле, воевали только с плохими!
— Как ты похож на отца, именно сейчас, в уверенности в собственной правоте. Хотя, конечно… по большому счету, нельзя отрицать, что ты прав. А ты… Ты мать предупредил?
— А она думает, что я в пионерлагерь, ну, в лагерь отдыха поехал.
— А твои приятели своим родителям что сказали?
— А я откуда знаю, — уныло протянул я.
— Так, в общем, я вас проведу на юг. Вам здесь нечего делать. Я мало верю, что ты сможешь выжечь всю Зону, хотя по повадкам можно предположить, что ты способен и на это. Но тебе надо отсюда уходить. — Тимур говорил очень строго, и я понял, что он заставит нас сделать именно так.
— Зачем? Я отца должен найти! — У меня прямо комок в горле застрял. — Ведь вы тоже… Ну почему… Вы же с ним товарищами были! Нельзя так бросать в беде товарища. Нельзя!
— А есть такие ситуации, когда ничего нельзя сделать. НИЧЕГО! Ты понимаешь? Отец твой исчез, просто исчез. И зомби это видели, но ни один из них не смог ничего внятного сказать. Лопочут что-то про колесо обозрения. Ну, чего они только не лопочут, когда возбуждены. Ты думаешь, я не ходил к тому колесу? Отец твой сделал что-то такое, что никто понять не может. Он исчез. Понимаешь — исчез! Похоронил Семецкого, не попросил помощи ни у кого из местных, ну, тут я его понимаю, и исчез.