Предсказуемо выбрав в невесты в конце концов крестьянскую дочку, «заменушку» своим «белым ручушкам», Старков снова протянул кнутом вдоль спины коренному, обернулся через плечо и, увидев, что опасность миновала, рухнул в сено рядом с Маршалом.
– Ну вот, господин хороший, а вы говорите! И страх помог, и Бог сберег. – И подмигнул поджавшему уши Трефу.
– Помог, – хмыкнул Константин Павлович. – То-то ты вместо молитвы песню орал.
– А Боженьке без разницы, как ты к ему обращаешься. Кто лбом об пол бьет, а кто песни поет. Главное, людей не обижать да его не забывать! Вон оно, Дно. – Он ткнул варежкой в сторону недалеких огоньков на пригорке, верстах в двух. – Вынесли, родимые! А от страха или от веры – так мне и без разницы.
22 февраля 1912 года. Санкт-Петербург, Казанская полицейская часть. 11 часов 24 минуты
– Как видите, до Дна мы добрались не без приключений. – Константин Павлович поежился от воспоминаний, но все-таки заставил себя улыбнуться. – А на станции смотритель рассказал, что приметил вчера на перроне четверых мужчин, как раз когда прибыл утренний из Петербурга. По виду коммерсант с приказчиками. Ехали налегке, с одними саквояжами. Взяли сани с возницей и укатили. Возница подтвердил мою версию: двоих он высадил, не доезжая до дома Симанова, в рощице – их следы мы с Волошиным и обнаружили. А «купец» и еще один «приказчик» сошли у симановских ворот и сани отпустили, потому как господа высказали уверенность в том, что останутся здесь ночевать.
– А в ночь убийства их на станции не видели? – Владимир Гаврилович весь доклад Маршала выслушал молча и лишь сейчас задал первый вопрос.
– А вот тут штука странная. Ночной дежурный сказал, что приметил наших пассажиров, они дожидались утреннего поезда в столицу. Причем «купец» был так пьян, что двое «приказчиков» его всю дорогу под руки держали. Вот только «приказчиков» и было всего двое!
– Хм. Действительно интересно. Куда же подевался третий?
– Вы знаете… – Константин Павлович запнулся, будто не решаясь продолжить. Но все-таки продолжил: – Это, конечно, похоже на паранойю. Но там, в Поповщине, у меня несколько раз возникало ощущение, что за нами кто-то наблюдает. Вполне может быть, что кто-то из убийц остался, чтобы посмотреть, куда двинется следствие. И надо думать, был немало удивлен, узнав, что дело попало на контроль петербургской полиции.
– Но это означает, что кто-то из деревенских должен был его приютить. – Филиппов поднялся из-за стола, заходил по кабинету.
– И из этого в свою очередь следует, что среди убийц кто-то местный! – хлопнул по столу ладонью Маршал, подводя итог. – Думается, что и убили всех по этой причине – боялись свидетелей. Скорее всего, вырвавшийся батрак уже во дворе столкнулся со знакомым, возможно, выкрикнул имя, подписав тем самым приговор и себе, и всему хозяйскому семейству. Предлагаю в первую голову отыскать бывших работников Симанова. Тем более что, по словам Анисьи Худобиной, и Худалов, и Боровнин подались в Петербург на заработки. И предполагаемые убийцы тоже прибыли из Петербурга. Так что я начал бы с алиби этой парочки.
– Боровнин? Убил брата?
– В жизни всякое случается, Владимир Гаврилович. Хотя соглашусь, я бы поставил на Худалова.
22 февраля 1912 года. Деревня Поповщина, Порховский уезд Псковской губернии. 4 часа 11 минут
На подворье старосты заголосил кочет. Он завсегда встречал новый день первым, а за ним уж подхватывали остальные. Вот и теперь он захлопал крыльями, подскочил, взлетел на калитку, клюнул в щеку тощий месяц, громко закукарекал на еле-еле светлеющий горизонт и, повернув голову набок, стал внимательно слушать, как по Поповщине распространяется петушиный крик.
Илья откинул подрясник, служивший ему ночами одеялом, потянулся, зевнул, перекрестил рот и сел, свесив с печки ноги в шерстяных чулках. Еще раз с хрустом потянулся, ловко соскочил на пол, открыл печную дверцу, кинул пару поленьев. Нашарил в темноте валенки, обулся, дошаркал до стола, чиркнул спичкой, зажег керосинку. Вернулся к печке, стащил с полатей подрясник, натянул его через голову. С минуту побормотал что-то на икону, надел скуфейку и выскочил во двор.
Из будки на звук высунулась Белка, улеглась и принялась без особого удивления наблюдать за тем, как Илья умывается снегом. Тот подмигнул собаке, отряхнул запорошенную бороду, еще раз потянулся, расправив плечи. При этом выяснилось, что плечи-то у брата Ильи, когда он не сутулится, вполне себе солидные. Перекрестившись на народившийся месяц, дьяк вернулся в дом. Достал из печки чугунок с кашей, суетливо проглотил несколько ложек и снова выбежал за дверь. Там выложил оставшуюся кашу собаке, дал ей вылизать и сам чугунок, отнес его в дом, надел свой черный тулупчик и вышел на улицу.