История иногда ждала.
Сутолов, торопясь к Косому шурфу, передал записку Андрея Косицкого: «Готов сообщить вам о месте, где находится жительница села Казаринки в том случае, если сотник войска Украинской республики Коваленко будет отпущен вами на свободу».
— Искать надо это место, а не отпускать сотника, — непримиримо заявил Сутолов и побежал к коню, чтоб поскакать к обороне у шурфа.
А как же искать?
Будет ли время заниматься поисками?
Над Казаринкой нависла угроза нападения белоказаков. Вишняков пока не вмешивался в организацию обороны. Но уже видел, что настоящей обороны не было. Отряд рассредоточился по разным местам. Ударит Черенков всеми силами по Казаринке — некому его задержать.
Трудность заключалась в том, чтобы перестроить все это немедленно.
Ночь прошла без сна. В глазах резь, будто кто засыпал их песком. Вишняков взял кувшин, плеснул воды на руки и смочил лицо.
Скрипнула дверь, показалась Калиста Ивановна.
— Что там? — спросил Вишняков.
— Печатать дадите?
— Поглядим, есть ли нужда, — неопределенно ответил Вишняков.
Калиста Ивановна не уходила.
— Что еще? — грубо спросил Вишняков.
— Арестованных надо кормить…
— Ты разве их кормишь?
— Да, мне приказано.
Она была повязана черным платком, глаза заплаканы.
— Погоди с кормежкой, — почему-то отменил приказ Вишняков.
Калиста Ивановна вышла, а он подумал, что прежде всего надо разобраться с этими арестованными.
Он вышел из Совета и направился к зданию старой бани, выложенному из камня-дикаря. Фофа забросил баню, надеясь, видимо, использовать ее под склады. А в Совете поговаривали, чтоб вернуть этому зданию прежнее назначение. Крыша, правда, пришла в негодность, местами виднелась стропила. Можно отремонтировать, если бы взяться да время было поспокойнее.
— Эге-ей, кто есть? — крикнул Вишняков, пройдя в сенцы.
Голос звучно прогремел и затих. Ответа не последовало. Вишняков прошел дальше: он знал, что заключенные сидят в бывшем складском помещении, в противоположном конце здания. Надо пройти по коридору, вдоль ряда заколоченных досками окон. С той стороны послышались шаги.
— Кто ходит? Аверкий, ты?
Аверкий исчез, а потом появился в коридоре, держа винтовку наперевес.
— Успел обучиться охранной службе!
— Тюрьма будто…
— Ключи есть?
— С той стороны это, надо выйти.
— Веди!
— Интересно поглядеть на квартирантов? — говорил Аверкий, продвигаясь вперед по коридору, а потом выходя на свет. — Можно и поглядеть… Долго, ясное дело, не продержишь арестантов. Приспособить бы надо помещение. Дверь с оконцем, говорят, положена… Допрос будешь делать? — спросил он, поворачиваясь.
Плечи сгорбленные, как у каждого старого шахтера, на плече болтается винтовка, — тоже тюремщик, господа!
— Давай живей! — прикрикнул Вишняков.
— Можно и поживей…
Он открыл дверь. Из кладовой ударило смрадом шахтерок и сыростью.
— Поднимайсь! — строго вскричал Аверкий.
— Лампу зажги!
— Подсветим, как в шахте… это мы можем, — бормотал Аверкий, чиркая спичкой и зажигая светильник.
В глубине кладовки задвигались люди. Их было четверо. Лиц не видно — что-то темное и мрачное. Где там среди них сотник?
— Всех вас, — произнес в сумрак кладовой Вишняков, — часовой доставит в Совет. Обедать тоже будете там…
Он не ждал, пока они подойдут к нему, и повернулся, бросив Аверкию через плечо:
— Приведешь в Совет всех до одного!
Голос был грубый, приказной. Поторопился с арестами Сутолов. Остался Трофимов дом без людей. Это все изменяло в операции с Дитрихом. Акционер-директор мог прослышать про аресты и принять свои меры. Вишняков рассердился на Сутолова. Но изменить что-то было трудно. «Отправлю в Дебальцево, пускай там Трифелов решает, — рассуждал Вишняков. — Он оставлял Сутолова, знал, что делает. Сотника допрошу, больше никого допрашивать не стану. Может, скажет, где могут держать Катерину. Не скажет — тогда…»
Вишняков не знал, что тогда он может сделать с сотником.