— Отвечай на написанное!
— Мне положено отвечать не тебе, а твоему командиру! С тобой мы можем посчитаться, как и подобает немецким шпионам!
Он вышел из-за стола, всматриваясь в окаменевшее лицо казака. Казак отступил на полшага.
— Вы меня обязаны отпустить…
— Не спеши!
— Мне приказано — туда и обратно.
— Придется чуток подождать, — сказал Вишняков, наступая па казака. — Ультиматум попал в руки к самим тем, кого есаул требует выдать. Людям надо сказать, — может, они и не только нас троих, а и еще кого-нибудь выдадут. Поди, Черенков запасся только тремя виселицами, и потребуется больше.
— С военнопленными придется поговорить, почитать ультиматум, — добавил Сутолов.
Руку от щеки он отнял, словно успокоившись, что Черенков требует и его выдачи.
— Военнопленные — люди германского союза, с ними надо отдельно, — усмехнулся глазами Вишняков.
Ему хотелось испытать казака. Парламентерами посылали самых отчаянных. Если этот начинает робеть, то оставшиеся в отряде не храбрее его. Рыхла, стало быть, душа у черенковского войска.
— Мне приказано — передать ультиматум в руки и следовать обратно, — угрюмо повторил казак.
— Тебе приказывали одни, а тут небось живут другие.
— Заярите сами к положенному сроку. А я свое дело сделал.
— До конца твоего дела еще далеко!
— Ежели ты тож службу знаешь, — сговорчивее произнес казак, — то и отпускай меня…
— Что ж, езжай! Парламентеров мы не берем в плен… Торопись! В бою встретимся — тоже торопись, не то можешь припоздать. Торопись, казак, время жаркое. Есаулу служи, но и про себя не забывай. За что умирать будешь?
— Не твоя печаль!
— Это верно, печаль не моя. Подавится казак пулей — чья ж это печаль? Детишки поревут, жена поплачет. А есаул и на похороны с попом времени не оставит…
Борода казака стала торчком — сжал зубы.
— Отпусти, — произнес он глухо.
— Иди!
Казак, горбясь, повернулся, спешно протиснул отяжелевшие плечи в узкий пролом землянки.
Все трое вышли поглядеть, как он поскачет по степи.
— Никому не хочется помирать, — промолвил сочувственно Лиликов.
Вишняков глядел на казака, как он пустил коня галопом, не оглядываясь назад. Всадник исчез в белом облаке взбитого копытами снега. Степному простору возвращался прежний покой.
— Жалостлив, — скосил глаза на Лиликова Вишняков, — Себя пожалей… Жалей, жалей, но не задумывайся часто о себе.
— Ты чего об этом? — бледнея, спросил Сутолов.
— Держи щеку, чтоб не дергалась. Общий приказ будешь объявлять ты.
Сутолов опустил голову. Он понимал, к кому относится предупреждение «не задумываться о себе». Устоять против Вишнякова в эту минуту не мог, впервые признав его силу и умение разбираться в военной обстановке.
Казаринка наполнялась голосами. К шахтному двору шли люди с винтовками, берданками, саблями. Показались женщины, старики, за ними бежали дети. Среди шахтеров выделялись пленные, одетые в австрийские шинели.
Вишняков кричал приходящим:
— Есаул ультиматумы шлет! Покоримся или будем биться до конца за наше общее дело?
— Приказывай, где занимать оборону!
— Выглядывали мы его, гада, аж очи попухли!
— Отпиши — пускай штаны покрепче подвязывает!
— Гдзе можи буть мой окоп?
— Вива оборона! Вива советская власть!
Воздух задрожал от гула голосов. На восточной окраине, тускло просвечивая сквозь серые тучи, поднимался желтый диск зимнего солнца. С деревьев и проводов на лица сыпался иней и щекотал, как будто лаская своей морозной лаской распалившиеся гневом лица.
Сутолов поднял руку:
— Повторяю приказ на случай обороны!… Всей обороной командует Вишняков. Отряд шахтеров — командир Сутолов. Отряд военнопленных-командир Янош Боноски. В обороне участвуют все, кому дорога свобода и советская власть трудового народа!..
Вишняков провожал придирчивым взглядом уходящих в степь людей в шинелях, полушубках и шахтерках. Война начиналась. Зачинщиком ее был скверный человечишка — калединский есаул.
За спиной послышались голоса:
— Чего ты с ним цацкаешься? В шурф его толкни — там ни Совета, ни Черенкова!
Вишняков повернулся — возле него стоял со связанными руками Пашка, а за ним — Паргин с полушубком на плече.
— Принимай дезертира, Архип! В шахте думал перебыть, пока бои и всякие сражения!
Вишняков оглядел Пашку — под глазом синяк, разбитая губа вспухла, рубаха разорвана. «Вот он и первый, кто решил отойти в сторону…»