— Совершенствуемся, Калбанский, — багровые лупастые глаза есаула блеснули самодовольством. — Да и неудобно: выхожу на поединок с таким «героем», а у него харя страх на что похожа.
Два семеновца вывели Тимофея из атаманского флигеля на площадь. Он жадно глотнул свежий воздух — голова закружилась, потемнело в глазах. Один из конвоиров придержал его за локоть, буркнул вроде сожалеючи: «На ладан дышишь, паря, а все туда же».
На площади было до эскадрона белых. Одни сидели на траве, пили что-то мутное из пузатых зеленых бутылей, другие подпирали изгороди дворов, балагурили меж собой.
Поодаль, у церкви, стояло несколько оседланных лошадей.
«Эх, ребят бы моих сюда, оставили бы мы от есауловых вояк одни перушки...», — подумал Тимофей.
Конвоиры довели Тимофея до церковной ограды. На холеных, вороном и пегом, жеребцах подъехали есаул и интеллигентный поручик. От дворов подошли рядовые белогвардейцы.
Офицеры слезли с лошадей. По пунцовому лицу есаула пробежала снисходительная ухмылка:
— Вот теперь ты не скажешь, что измываюсь над пленным.
Он вытащил из ножен поручика шашку.
— Роман Игнатьевич, как ты можешь?! — запротестовал тот. — Мою саблю — краснопузому...
— Ничего-ничего, Калбанский, пусть подержит перед смертью настоящую казацкую саблю.
Есаул воткнул поручикову саблю в землю, отошел от нее шагов на пять, вынул из ножен свою.
— Прошу, товарищ красный командир, к барьеру! — нажимая с издевкой на «товарищ», прогнусавил он. — Если устоишь против меня и отделаешься тем, что отрублю тебе только руку с саблей — получишь жизнь за смелость и мужество. Не устоишь — голову снесу с плеч, как шляпку с подсолнуха. Но заранее советую: помолись своему богу, кто он у вас там, большевиков, — Карл Маркс бородатый, что ли?..
Тимофей стоял в нерешительности. Он знал, трудно будет ему, раненому, измученному устоять против есаула. С другой стороны, даже если он выдержит, взвод семеновцев не случайно выстроился полукольцом возле церковной ограды. В то же время, в «потехе» есаула Тимофей видел хотя и маленький, но все-таки шанс на спасение.
Подвыпивший есаул играл эфесом шашки, с нагловатым интересом наблюдал за противником.
Тимофей, покачиваясь, подошел к воткнутой в землю поручиковой сабле, взял ее в правую руку.
— По старой традиции русских офицеров, противоборствующие стороны перед поединком называли себя друг другу, — опять растянулся в наигранной улыбке есаул. — Давайте и мы это сделаем: есаул Кормилов Роман Игнатьевич, честь имею.
Тимофей сначала заколебался, затем решился, назвался с гордостью:
— Командир сотни Красной гвардии Тимофей Тулагин.
— Браво, красный сотник Тулагин! — захлопал в ладоши интеллигентный поручик...
Есаул Кормилов сначала рьяно набросился на Тимофея. Тот еле успел отбить первые его чувствительные удары. Он сразу понял: перед ним серьезный противник, настоящий мастер сабли. А Тимофей искусству фехтования нигде не учился. Его академия — германский фронт и борьба с семеновцами. Правда, академия неплохая. В смертельных схватках сходился он с разными рубаками и всегда выходил победителем. Хотя победы эти доставались нелегко.
В первые минуты есаул, несмотря на грузность, быстро и легко перемещался, искусно уворачивался от шашки Тулагина и умело атаковал сам... В один из моментов голова Тимофея действительно чуть не оказалась для семеновца подсолнечной шляпкой.
Однако рьяности Кормилову хватило не надолго. Внешне он не выглядел сильно пьяным, но хмель делал свое дело. В движениях есаула появилась заметная скованность, в ударах не чувствовалось прежней силы.
Но и силы Тулагина иссякли. Есаул уже рассек скользом и без того раненое Тимофеево плечо и теперь норовил достать шею, хищно скалился, приговаривая:
— Береги голову, краснюк.
Да, видно, не выстоять. Значит, пора идти на последний бросок. Тут одно из двух: или он, или его.
Однажды Тимофей пошел на такой риск. В бою под Оловянной ему попался трудный противник, который вконец измотал его. И тогда, в самый последний момент, он перекинул шашку в левую руку и неожиданно нанес удар. Это было крайне опасно: переброска в бою сабли из одной руки в другую — это не игра на цирковой арене, здесь нет страховки от неудачи: не поймал оружие — прощайся с жизнью...
В том, прошлом бою, Тимофей пошел на последний риск, будучи полон сил. А сейчас сил у него почти не оставалось. К тому же его окружали со всех сторон семеновцы.
И все-таки рискуй, Тимофей, семи смертям не бывать!..