Вскоре марьевский казак Авдей Катанаев, бывший боец третьей сотни кавалерийского полка, предстал перед Тулагиным. Он передал Тимофею, что Военно-революционный штаб принял решение ввиду сложившейся обстановки в дальнейшем вести борьбу с врагами революции партизанскими методами.
Катанаев рассказал про последний бой полка. В ту ночь, когда тулагинская сотня подняла на станции шум, полковая кавалерия атаковала баргутов. Одновременно со своей стороны по семеновцам ударили пехотинцы Кашарова. Им удалось прорвать баргутские цепи и соединиться с полком. В спешном порядке все вместе стали отходить к Марьевской. Белогвардейцы не преследовали. К полудню полк уже был в станице.
Авдей Катанаев остался дома. К нему попросились переждать некоторое время Бузгин и еще двое ребят сослуживцев по сотне. Жизнь в Марьевской шла прежним чередом. И вдруг заявляются семеновцы. По доносу Харламина они стали хватать всех, кто служил у красных и сочувствовал большевикам. Авдею с двумя сослуживцами удалось скрыться в сопках, а Бузгин попал в руки белых.
Катанаев вернулся в станицу незадолго до прихода отряда Тулагина и ужаснулся злодеяниям карателей — убиты Бузгин, Епифанцев, старик Викулин, выпороты многие станичники...
Рассказ Катанаева дополнили трое бывших полковых конников, которые уже после ухода семеновцев были схвачены дружинниками Харламина и брошены в атамановский амбар. Они подтвердили, что карательной акцией руководил некий поручик Калбанский из особого эскадрона есаула Кормилова. А еще Тимофей услышал от них про своих ребят. За несколько дней до появления в Марьевской белоказаков, в станицу забегала небольшая группа во главе с Газимуровым, командиром второго взвода тулагинской сотни.
Выслушав бойцов, Тимофей спросил их о Любушке. Но никто толком ничего не мог сказать о ней. Лишь от Катанаева узнал он, да и то нетвердо, что Настя-сестрица с какой-то женщиной, подругой по санитарному взводу, уехала, кажется, в свое село — не то Голубинка, не то Глубиницы...
«Что же делать дальше? — размышлял Тимофей. — Переход к партизанским методам борьбы с семеновцами многое осложняет. Все самому надо кумекать. Стратегия... Тактика... И с людьми придется непросто, каждому втолковать нужно, что Советская власть не погибла, она продолжает бороться с белой сволочью партизанской войной». Тулагин и сам еще толком не знал, как будет проходить эта партизанская война, но он был глубоко убежден, что тошно будет Семенову в Забайкалье, рабочие и трудовое казачество не позволят недобитой контре долго хозяйничать на своей земле.
— Так что, Софрон, собираем бойцов на митинг? — сказал вопросительно Тулагин Субботову.
— А чего митинговать? Ты командир — отдай приказ: так и так, переходим в партизаны, и баста.
— Нет, Софрон, так нельзя, — возразил Тимофей другу. — У нас теперь должна быть иная политика. Партизанство — дело полюбовное. Тут приказом размахивать не годится. Надо, чтобы казаки по совести своей согласились в партизаны идти.
— Так ведь есть же установка ВРШ: всем — в партизаны, — крутнул смоляной ус Субботов.
— Установка установкой, но недавно я тут вычитал в газетке «Забайкальский рабочий», — Тулагин достал из-за борта френча затертый газетный клочок. — Послушай, что тут сказано, — «Добровольческое движение в пользу революционной борьбы с надвинувшейся контрреволюцией растет с огромной быстротой. Оно является верным путем успешной борьбы с семеновскими насильниками и бандитами»...
— Так газетка-то у тебя никак старая.
— Почему старая? Нынешнего года.
Доводы Тулагина, видимо, все же убедили Софрона.
— Да я-то вообще не против митинга. Давай соберем бойцов.
...Конники выстроились у станичного правления по отделениям.
Тулагин заговорил с волнением:
— Товарищи бойцы, красные казаки! Военно-революционный штаб, как вы знаете сами по обстановке: Семенов прет, белочехи прут, японцы и всякая другая мразь, дает нам установку и предлагает переходить к партизанской войне. Что вы на это скажете?..
Строй как воды в рот набрал. Из ряда второго отделения раздался робкий голос:
— А ты-то сам как?..
— Я? — Тимофей обвел бойцов медленным взглядом. — Я оружие не складываю.
Бойцы загомонили.
— Понятное дело — воевать дале...
— Приглядеться надо. Куда оно выйдет?