— Так точно, вышбродь!
А когда наконец сообразил, что перед ним не их благородие, с опаской стал шарить глазами винтовку. Она стояла в конце лежака. Но было уже поздно.
— Не двигаться! — коротко предупредил Тимофей, наставив смит-вессон на белогвардейца. Тот потянул вверх руки. — Вот так оно лучше. Сядь, папаша, и чтоб без баловства.
Тулагин вытащил затвор из винтовки, кинул ее под лежак. Затвор подержал немного, прикидывая, куда бы деть, и ничего не придумав, воткнул за голенище сапога.
— Дежурим? — спросил он водокачечника.
— Приходится.
— Много семеновцев на станции?
— Хватает.
— Почему водокачка не работает?
— Машина сломалась. Ждем мастеров. Не нынче-завтра подъехать должны.
За дверью зашуршало и в комнату просунулся сначала ствол карабина, а уж потом его хозяин — Хмарин.
— Товарищ командир, мы уж бог знает што подумали. Как оно у вас тут?
Тимофей улыбнулся:
— Все в порядке. — И поторопил бойца: — Давай к взводному быстро. — Потом водокачечнику и белогвардейцу: — Освобождайте помещение.
Тулагин снял с потолка фонарь, двинулся вслед за семеновцем. Перед выходом на улицу погасил огонь, тихо окликнул Глинова.
— На месте я, — тотчас отозвался боец.
— Посторожи пленных, — приказал Тулагин. — А то, если отпустить их раньше времени — всю обедню испортят.
Тимофей открыл бачок фонаря, плеснул из него керосин на бревенчатые стены машинного отделения.
Вскоре у водокачки появился Моторин с двумя бойцами, среди которых был Хмарин.
— Так что, командир, начинаем? — шепотом, но, чувствовалось, с возбуждением заговорил Моторин.
— Начинаем, — выплеснул последний керосин Тулагин. — Кто подрывать будет?
— Хмарин, Крышанов... — приглушенно позвал Моторин. — Готовы гранаты?
— Готовы.
«Молодец Хмарин! На все руки мастер: и рубака в бою что надо, и по части подрыва», — подумал Тимофей, а вслух сказал Глинову:
— Отпускай пленных.
Когда взвод на полной рыси вышел из перелеска и развернулся фронтом к железнодорожному полотну, ночь раскололась от неожиданных взрывов: одного, второго, третьего... Водокачка вспыхнула ярким факелом. Одновременно и здесь, с пади, и там, с хребта, на станцию, на запасные пути, где спали в вагонах-теплушках семеновцы, накатилось дружное ура конников тулагинской сотни...
3
Как Тимофей оказался здесь, на этом болотном лугу? Ведь когда он вырвался из когтей белых, жеребец есаула понес его в сопки. Помнится, лошадь с намета перешла на рысь, а затем на шаг: тропа все выше и выше поднималась по косогору.
Боль в боку поначалу не очень его мучила. Но постепенно она усилилась. Рана обильно кровоточила: левая сторона Тимофеева френча намокла.
Не останавливаясь и не слезая с седла, Тулагин, превозмогая боль, слабеющими рукам разорвал низ нательной рубахи и несколько раз перепоясал себя в месте ранения... Последнее, что осталось в его памяти, — лиственница, чуть в стороне от тропы — большая, расколотая надвое...
Тимофей прикинул по склонившемуся к западу солнцу, что с момента, как он ускакал из Серебровской, прошло, пожалуй, полдня. Но приближения вечера еще не чувствовалось.
Тулагин задавал себе вопросы. Опасна ли его рана? Как далеко он теперь от белых? Что это за заимка? Куда делся жеребец?.. Ответов на них не находилось. Да и откуда найтись им, если весь мир для Тимофея сейчас вмещался в узкую полоску между болотной травой и щербатой чертой горизонта.
Внутри все горело. Хотелось пить. Тулагин попытался подняться, но не тут-то было: тело не слушалось. Казалось, он совершенно лишен рук и ног. «Неужто это конец?» — мелькнуло в голове. Пройти через столько испытаний и умереть на свободе казалось нелепым, неестественным.
Чтобы хоть как-то утолить жажду, Тимофей пожевал уцелевшей стороной зубов попавшийся под щеку водянистый ствол осоки. Вроде полегчало. Еще раз попробовал подняться. Бесполезно. Единственное, что он мог, — с большим трудом поворачивать голову.
А если крикнуть, позвать кого-нибудь на помощь? Нет, это опасно. Надо собраться с силами и все-таки двигаться. Пусть ползком, с бока на бок перекатываясь, но двигаться...
Тулагин сделал новую попытку, теперь уже не приподняться, а проползти хотя бы полсажени. Невероятным усилием переместил правую руку, потом левую и вместе с ними все тело ладони на две, не больше. Но и это для него было победой. Значит, еще не конец, еще можно бороться за жизнь...
Дышать было трудно. Тимофей не шевелился, собирался с силами.
Он старался отвлечься от разламывающей все его тело боли, от тягостных мыслей о незавидном положении, в котором оказался по воле судьбы. Тимофей перебирал в памяти, воскрешал до мелких подробностей эпизоды из прошлого. В большинстве своем они были связаны с Любушкой. Особенно отчетливо вспомнилась первая встреча с ней.