— Прекрасный аргумент, — сдавленно произнес Нотт, не пытаясь скрывать безразличие.
— Твоя «излишняя» эмоциональность досталась тебе от отца, — терпеливо переводя взгляд куда-то вдаль, угрюмо пояснил Селвин. — Несмотря на это, из нового поколения ты пока мне импонируешь больше остальных претендентов, — он поморщился, — но если ты не уберёшь из палаты моей дочери своего прыткого подручного, моя благосклонность может испариться.
— Чтобы завтра слечь в соседнюю палату с Малфоем? — приподнимая бровь, Теодор достал сигарету. — Я не уверен, что это разумная сделка.
— Итан крайне расстроится, если я нарушу наш уговор, — слегка склонив голову на бок уточнил собеседник, потирая ладони друг о друга. — Но в данном случае ты станешь оправданной жертвой.
«Уговор с Итаном.. — разум отказался работать на этой фразе. — Моргана, дай мне терпения».
В словах Поллукса была доля здравого смысла. Однако Нотт уже не доверял даже собственным логическим заключениям. Как показала ночь, он может быть абсолютным идиотом, без доли рассудка. Возможно, стоило закончить всё здесь и сейчас. Ни одной причины против Теодор для себя не нашёл. Но и мотивации тоже. Ему стало абсолютно плевать, чем всё закончится, и насколько сильно пострадают окружающие. Он внезапно осознал, что у него нет никакого смысла для борьбы.
— При всём желании, которого у меня нет, — лениво протянул он, убирая сигареты обратно во внутренний карман пиджака, — я не могу убрать своё сопровождение. Более того, не вижу никакого смысла.
— Моё терпение не бесконечно. Этот мальчик уже лишил меня нескольких волшебников, — вдохнув чуть сильнее, поморщился Селвин. — Мне не жалко, но если я сам решу эту проблему, то может возникнуть недопонимание.
— Между нами никогда и не было понимания. Если бы вы могли, то уже решили бы, — сухо отрезал Нотт, разворачиваясь к выходу. — Но очевидно, что вы не располагаете такими возможностями.
Лицо Поллукса изменилось: оно стало мрачнее и серьезнее. От непринужденности, которая играла на нём минуту назад, не осталось и следа. Он понял, что ссылаться на Клауда было абсолютно глупой и бесполезной затеей. Теодор ему не поверил. Нотт вообще сомневался, что может теперь верить хоть кому-нибудь. Единственное, к чему теперь стремилось его нутро — это безопасность. Ему не нужен покой и умиротворение. Они больше ему недоступны. Зато злость и пустота всегда были в его распоряжении. Даже спустя два года попыток усмирить свой нрав, он чувствовал, как это чувства тихо шипят под гнётом воспитания и манер. К чему их скрывать теперь?
— Чего ты хочешь? — поджав губы, Поллукс не сдвинулся с места, оставаясь к собеседнику боком. — Связи? Деньги? Территории?
Лёгких ноток пренебрежения в его голосе было достаточно, чтобы Нотт почувствовал нарастающее бешенство от столь быстрой перемены. В сосудах уже бурлило недовольство от мерзкого проявления лицемерия. Воображение нарисовало вместо собеседника грязную склизкую лужу, завернутую в оболочку из кожи и тёмный классический костюм из спрессованной шерсти.
— Мои стремления намного скромнее, — приподнимая подбородок, Теодор ощутил, как от отвращения начинает сводить челюсть. — Я хочу, чтобы вы сменили место жительства на остров в Северном море и прихватили с собой всю свою братию.
Вспышка ярости, мелькнувшая на мгновение в глазах оппонента, никак не укрылась от бокового зрения Нотта. Непроизвольная тяжёлая ухмылка наползла на лицо Теодора. Стало даже любопытно: пожертвует ли Селвин собственной свободой в угоду жизни своей дочери. А если нет, то кровопролитная война главу «Банши» тоже устроит. Плевать, чем заполнять зияющую внутри дыру — кровью или тишиной.
— Не слишком ли велики запросы у ресторатора? — поморщившись, Селвин всё же повернулся к собеседнику. — Не боишься?
— Я же уже спал с одной из ваших дочерей, — склонив голову на бок, Нотт перевел взгляд на собеседника. — У меня чувство страха напрочь отбито.
Сухожилие на шее Поллукса возбужденно подергивалось, а ноздри сильно раздулись от слишком глубокого вдоха. Всё его существо излучало презрение и злобу, но Теодору было откровенно плевать. На короткое мгновение он был не против того, чтобы достать палочку прямо сейчас. Просто не видеть этого напыщенного самоуверенного старого индюка рядом. Теперь хотя бы стало понятно, что способность одним прожигающим взглядом показать собеседнику своё превосходство досталось Гермионе от отца.
— Жаль, что от твоей благородной фамилии ничего не останется, — лукаво улыбнувшись, констатировал Селвин. — Очень жаль.
— А вы настолько не дорожите своей семьей? — с наигранным сожалением протянул Нотт в ответ.
Столкновение их взглядов могло показаться невыносимым со стороны: искрящееся бешенство и холодное безразличие схлестнулись в непродолжительной ожесточенной схватке, но победитель был известен с самого начала. Поллукс отвёл взгляд в сторону.
— Мне нужны гарантии, — брезгливо выплюнул он, потирая запястье.
— Попытайтесь положиться на моё честное слово, — иронично фыркнул Теодор. — У вас есть время до вечера, чтобы собрать вещи. И как только у вас появится личная камера, у вашей дочери сменится нянька.
Он в пригласительном жесте провёл рукой по направлению к палатам, отчего Селвина передёрнуло. Нотта мало волновало, кем он выглядит в глазах своего собеседника. Ему нужно было хоть как-то сдвинуть свою позицию с мёртвой точки. Неважно, в каком направлении, лишь бы не мучиться от постоянных подозрений и ожидания неизвестности. Быть ведомым законопослушным гражданином не вышло, а значит, стоит быть движущей силой этого хаоса.
Крепкий, невысокий волшебник открыл дверь в палату Талии, неодобрительно покосившись на Теодора. В приглушённом свете Нотт вошёл в просторное помещение, обратив внимание на зевающего Теренса под чужим лицом. Тот моментально поднялся со стула, опустив палочку, и еле заметно кивнул. Если быть до конца честным, то глава «Банши» не до конца понимал, чем заслужил настолько фанатичную преданность. Непреложный обет определял невозможность Хиггса вредить, но не наделял его трепетным и восторженным отношением к самому Нотту. Следовательно, подобное поведение было следствием собственного выбора.
— Ты останешься здесь до полуночи, — спокойно проговорил Теодор, когда дверь за Поллуксом закрылась. — При любом малейшем движении или попытке проникнуть в палату убей её.
На этих словах Селвин излишне громко выдохнул.
— Если ты не получишь никаких вестей до полуночи, то убей её, — так же хладнокровно продолжил Нотт, разворачиваясь к своему врагу лицом. — Я разберу ваш клан на кирпичи и найду вторую… — он проглотил слово, ощутив, как по трахее прокатились короткие спазмы. — Я готов положить на это всю оставшуюся жизнь, если потребуется. Мне больше нечего терять.
В глубине глаз напротив Теодор прочитал жгучую ненависть, но заботиться о чужих чувствах не входило в его компетенции. Он убийца и преступник. Его можно презирать, бояться или недолюбливать, но не игнорировать. Вероятнее всего, он не сможет выиграть эту войну, но заберет с собой всё, что было дорого Поллуксу, переломав костыли хрупкого мира и обнажив теневую сторону.
— Жди новостей, — сквозь зубы выдавил Селвин.
Кривая ухмылка коснулась губ Нотта, когда он вдохнул крупицы отчаяния вместе с враждебностью. Чужая боль тонкой прозрачной пеленой покрывала собственную, ненадолго унимая вязкую пустоту, поглощающую разум. Спасать себя от удушья в чьих-то страданиях — не самая большая прихоть Теодора. Кто-то назовет это эгоизмом, а кто-то — извращением, а Нотт отчётливо видел в этом выход, чтобы испытывать хоть что-то. Любая другая жизнь больше не равнялась собственной. Гуманизм полностью исчез из системы ценностей, сменяясь голодом. Эмоциональным неутолимым голодом.
Как только Нотт вышел из палаты, то без лишних прощаний трансгрессировал в ресторан. Помимо заботливого папочки Поллукса, его ожидала другая сторона семейства Селвин — проделки незаконнорожденной дочери. Кабинет Гермионы, как и прежде, казался пустым. Даже стены здесь давили на сознание, напоминая о её присутствии. В воздухе невидимыми лентами протянулся аромат чёрной смородины. От этого не отмахнуться и не спрятаться. Она была где-то внутри клеток: вкус и запах, которые отмечались в ДНКа.