1919 г.
Продолжая вести свою кровавую статистику, Лацис утверждает, что в 1919 году по постановлениям Ч.К. расстреляно 3456 человек, т. е. всего за два года 9641, из них контр-революционеров 7068. Нужно запомнить, что по признанию самого Лациса таким образом выходит, что более 2½ тысяч расстреляно не за «буржуазность», даже не за «контрреволюцию», а за обычные преступления (632 преступления по должности, 217 — спекуляция, 1204 — уголовные деяния). Этим самым признается, что большевики ввели смертную казнь уже не в качестве борьбы с буржуазией, как определенным классом, а как общую меру наказания, которая ни в одном мало-мальски культурном государстве не применяется в таких случаях.
Но оставим это в стороне. Всероссийской чрезвычайной комиссией, по данным Лациса, расстреляно в сентябре 1919 г. 140 человек, а между тем в это время в Москве ликвидировано было контрреволюционное дело, связанное с именем известного общественного деятеля Н. Н. Щепкина. В газетах опубликовано было 66 фамилий расстрелянных, но по признанию самих большевиков расстреляно было по этому делу более 150. В Кронштадте, по авторитетному свидетельству, были расстреляны в июле 19 г. от 100–150 человек; опубликовано было лишь 19. — На Украине, где свирепствовал сам Лацис, расстреляны были тысячи. Опубликованный в Англии отчет сестер милосердия русского Красного Креста для доклада международному Красному Кресту в Женеве, насчитывает в одном Киеве 3000 расстрелов[71].
Колоссальные итоги Киевских расстрелов подводит автор упомянутой уже книги «Der Blutrausch des Bolschewismus» Нилостонский. Надо сказать, что автор проявляет вообще большую осведомленность по деятельности всех 16 киевских чрезвычайных комиссий — она сказывается уже в точной регистрации и подробном топографическом их описании. Автор помимо непосредственных наблюдений повидимому пользовался материалами, добытыми комиссией по расследованию деяний большевиков ген. Рёрберга[72].
Комиссия эта также состояла отчасти из юристов и врачей. Она фотографировала трупы из разрытых могил (часть фотографий приведена в книге Нилостонского, остальная большая часть — говорит автор — находится в Берлине). Он утверждает, что по данным комиссии Рёрберга расстреляно 4800 человек — эти имена удалось установить. Общее число погибших в Киеве при большевиках, по мнению Нилостонского, не менее 12 000 человек. Пусть все эти цифры будут неточны, по совокупности они дают руководящую нить.
Необычайные формы, в которые вылился террор[73], вызвали деятельность особой комиссии для расследования дел У.Ч.К., назначенной из центра во главе с Мануильским и Феликсом Коном. Все заключенные в своих показаниях Деникинской Комиссии отзываются об этой комиссии хорошо. Развитие террора было приостановлено до момента эвакуации Киева, когда в июле-августе снова повторились сцены массовых расстрелов. 16-го августа в «Известиях» был опубликован список 127 расстрелянных — это были последние жертвы, официально опубликованные.
В Саратове за городом есть страшный овраг — здесь расстреливают людей. Впрочем, скажу о нем словами очевидца[74] из той изумительной книги, которую мы несколько раз цитировали и на которую будем еще много раз ссылаться.
Это книга «Че-Ка», материалы о деятельности чрезвычайных комиссий, изданная в Берлине партией социалистов-революционеров (1922 г.). Исключительная ценность этой книги состоит в том, что здесь собран материал иногда из первых рук, иногда в самой тюрьме от потерпевших, от очевидцев, от свидетелей; она написана людьми, знающими непосредственно то, о чем приходится им говорить. И эти живые впечатления говорят иногда больше, чем кипы сухих бумаг. Многих из этих людей я знаю лично и знаю, как тщательно они собирали свои материалы. «Че-Ка» останется навсегда историческим документом для характеристики нашего времени, и притом документом исключительной яркости. Один из саратовцев и дает нам описание оврага около Монастырской слободки, оврага, где со временем будет стоять, вероятно, памятник жертвам революции[75].
«К этому оврагу, как только стает снег, опасливо озираясь идут группами и в одиночку родственники и знакомые погибших. Вначале за паломничества там же арестовывали, но приходивших было так много… и несмотря на аресты они все-таки шли. Вешние воды, размывая землю, вскрывали жертвы коммунистического произвола. От перекинутого мостика, вниз по оврагу на протяжении сорока-пятидесяти саж., грудами навалены трупы. Сколько их? Едва ли кто может это сказать. Даже сама чрезвычайка не знает. За 1918 и 1919 г. было расстреляно по спискам и без списков около 1500 человек. Но на овраг возили только летом и осенью, а зимой расстреливали где-то в других местах. Самые верхние — расстрелянные предыдущей поздней осенью — еще почти сохранились. В одном белье, со скрученными веревкой назад руками, иногда в мешке или совершенно раздетые…
Жутко и страшно глядеть на дно страшного оврага! Но смотрят, напряженно смотрят пришедшие, разыскивая глазами хоть какой-либо признак, по которому бы можно было узнать труп близкого человека…»
«…И этот овраг с каждой неделей становится страшнее и страшнее для саратовцев. Он поглощает все больше и больше жертв. После каждого расстрела крутой берег оврага обсыпается, вновь засыпая трупы; овраг становится шире. Но каждой весной вода открывает последние жертвы расстрела…»
Что же, все это неправда?
Авербух в своей не менее ужасной книге, изданной в Кишиневе в 1920 г., «Одесская Чрезвычайка», насчитывает 2200 жертв «красного террора» в Одессе за три месяца 1919 г. («красный террор» был объявлен большевиками в июле 1919 г., когда добровольческие войска заняли Харьков). Расстрелы начались задолго до официального объявления так называемого «красного террора» — через неделю-другую после вторичного занятия Одессы большевиками. С середины апреля — утверждают все свидетели, давшие показания в Деникинской комиссии — начались массовые расстрелы. Идут публикации о расстреле 26, 16, 12 и т. д.
С обычным цинизмом одесские «Известия» писали в апреле 1919 г.: «Карась любит, чтобы его жарили в сметане. Буржуазия любит власть, которая свирепствует и убивает. Хорошо… С омерзением (?!) в душе мы должны взяться за приведение буржуазии в чувство сильно действующим средством. Если мы расстреляем несколько десятков этих негодяев и глупцов, если мы заставим их чистить улицы, а их жен мыть красноармейские казармы (честь немалая для них), то они поймут тогда, что власть у нас твердая, а на англичан и готтентотов надеяться нечего».
В июне — в момент приближения добровольческой армии расстрелы еще больше учащаются. Местный орган «Одесские Известия» писал в эти дни официального уже террора: «Красный террор пущен в ход. И загуляет он по буржуазным кварталам, затрещит буржуазия, зашипит контрреволюция под кровавым ударом красного террора… Каленым железом будем выгонять их… и самым кровавым образом расправимся с ними». И действительно, эта «беспощадная расправа» официально объявленная исполкомом, сопровождалась напечатанием ряда списков расстрелянных: часто без квалификации вины: расстрелян просто на основании объявления «Красного террора». Немало их приведено в книге Маргулиеса «Огненные годы»[76].
Эти списки в 20–30 человек — утверждают очевидцы — почти всегда преуменьшены. Одна из свидетельниц, по своему положению имевшая возможность делать некоторые наблюдения, говорит, что, когда в «Известиях» было опубликовано 18 фамилий, она насчитала до 50 расстрелянных; когда было 27, она считала 70 (и в том числе было 7 женских трупов — о женщинах в официальной публикации не говорилось). В дни «красного террора», показывает один из арестованных чекистских следователей, каждую ночь расстреливали до 68 человек. По официальному подсчету Деникинской комиссии с 1 апреля по 1 августа расстреляно 1300 человек. Немецкий мемуарист And. Niemann говорит, что общее количество жертв большевиков на юге надо исчислять в 13–14 тыс…[77]
71
In the Shadow of Death. Statement of Red Cross sister on the Bolshewist Prisons in Kiev. Архив Революции VI.
72
Оценку этой книги, а равно и других, см. в моем обзоре «Литература о терроре» в сборнике «На чужой стороне» № 3. Книга Нилостонского «Похмелье большевиков» принимает в своих заключительных строках определенный антисемитский характер, что дает возможность говорить о ее тенденциозности. Мы как-то уже привыкли не доверять литературным произведениям, выходящим из-под пера лиц, неспособных возвыситься даже при изложении жизненной трагедии над шаблонным зоологическим чувством узкого шовинизма. Но сведения, идущие из источников другого происхождения, подтверждают многое, о чем говорится в этой книге.
76
Эти бессудные казни вызвали протест рабочих. Митинги были разогнаны с помощью «военной части и запрещены» (Маргулиес, 279).
77
«Fünf Monate Obrigkeit von unten. Erinnerungen aus den Odessaer Bolschewistentagen April — August 1919». Изд. «Der Firn».