— Зато теперь у отдельной части вашего парка есть своя история, — заметил Коломин.
— Обычно летом сюда отсылались гости, которых особо не хотели видеть в доме или передней части парка, — призналась Софи с хитрым выражением лица. Сопровождающий её Филипп бесшумно усмехнулся, зная, о чём шла речь.
Лесопарк наступал по левую руку, но они дали правее к Дому ретроаэромобилей, что при приближении всё больше и больше внешне напоминал Колизей, перестроенный в стиле модерн. Софи увлечённо продолжала рассказывать про обустроенную прогулочную сеть в лесопарке, про милый японский сад с небольшим водоёмом, впадающим в сеть прудов, и уютный чайный домик, где приятно было посидеть холодными осенними и зимними вечерами. Издавна после торжественных приёмов во дворце по рощам и дубравам усадьбы гуляли гости, среди которых был представлен весь тогдашний свет — литераторы, художники, архитекторы, скульпторы, артисты и режиссёры. Кто-то в любовном порыве или из чистого любопытства добирался до Ведьминого логова — самой дальней части лесопарка, сумрачной чащи, овеянной мифами и легендами. Иные на лодках и катамаранах отправлялись плавать по прудам среди лилий и резвых рыбок. Третьи по Фонтанной лестнице взбирались на Летний холм, чтобы полюбоваться живописными окрестностями и ближайшими видами Москвы из открытой ротонды, названной Беседкой Аполлона, бога света и покровителя творческих личностей.
После Октябрьского переворота Семиструнные-Проталины потеряли почти всё имение в результате экспроприации и были отселены в Сторожевой флигель на окраине усадьбы. Дворец хотели переделать то в санаторий для рабочих и солдат, то в резиденцию очередного советского партократа. В итоге новые власти остановились на музее с регулярным доступом «посетителей» на всю территорию. Несмотря на такой трагический и жестокий поворот судьбы, дворяне не растерялись и старались продолжать жить в прежнем ключе, насколько это являлось возможным. А жили они легко, непринуждённо и театрально, словно каждый день приходился последним, даже во время ужесточения репрессий и последующей за ними Второй мировой войны.
Свою лепту в судьбу усадьбы Семиструнных-Проталиных внесли рыночные реформы Косыгина — Андропова. Благодаря им Эрнест Кириллович смог выкупить обратно полагающееся ему по наследству имение, провести реставрацию при помощи лучших итальянских и французских специалистов и возобновить здесь прежнюю жизнь дворянина-эстета. «Младших научных сотрудников», не разбирающихся ни в науке, ни в искусстве, и нерадивых, не имеющих даже минимального вкуса или образования «туристов» с возобновившей своё действие частной собственности Семиструнный-Проталин благополучно выгнал. Старые, ещё заложенные прадедом, элементы функционирования усадьбы оказались улучшены, а новые — были добавлены им самим с учётом современных технологий. Если бы не трагическая смерть режиссёра, множество позитивных обновлений ещё бы ждало это имение.
Филипп включил всё освещение в Музее ретроаэромобилей, которые, помимо живописи, скульптуры и кинематографа, также являлись большой страстью Эрнеста Семиструнного-Проталина. Цокольный этаж занимали могучие грузовики, в основном — американского производства, и различные аэробусы. На первом этаже располагались легковые и гоночные машины. На втором же — нашли своё место аэроциклы и даже аэровелосипеды. Понятное дело, что за прошедшие десятилетия выпускалось несчётное множество самых разнообразных транспортных средств, но режиссёр не тащил себе всё подряд, а выбирал наиболее редкие и необычные экземпляры. Американские Ford, Dodge, Chrysler, итальянские Fiat, Lamborghini, Ferrari, французские Citroën, Renault, Peugeot,британские Aston Martin, Jaguar, Bentley, Land Rover,Rolls-Royce, немецкие Mercedes-Benz, BMW, Volkswagen, японскиеMitsubishi, Toyota, Nissanи многие другие, включая уже несуществующие или менее известные, но внёсшие огромный вклад в аэромобильную промышленность марки, — чего здесь только не было! Почти каждое средство передвижения пребывало в идеальном состоянии и было готово выехать на дорогу в любой момент. Свет ламп и софитов приятно отражался в стёклах, зеркалах и глянцевых красках старинных аэрокаров. Вокруг будто запускалась невидимая машина времени, отправляя наблюдателей в красочную яркую эпоху, когда аэромобили создавались художниками, а не менеджерами. Вот ты словно приезжаешь в вишнёвом «Плимуте» на океанский пляж солнечной Калифорнии. Или на умеренной скорости путешествуешь вдоль зелени Версаля на пучеглазом «Ситроене» с низким глубоким салоном… Ретро являлось последней вспышкой искусства перед массовым наступлением безвкусного постмодерна.
У Софи и Ярослава получился немного «рыбный» вечер. Сидя за небольшим столиком внутреннего музейного кафе, хозяйка усадьбы и её гость перекусили тостами с чёрной икрой и круассанами с сёмгой. Учтивый Филипп, зная, что Ярослав за рулём, принёс безалкогольный брусничный морс. Причём пожилой слуга точно рассчитал так, чтобы напиток оказался ни тепловатым, ни ледяным. Приготовив перекус хозяйке и её собеседнику, привратник с разрешения Софи отправился прогуляться по музею, машины которого он также небесстрастно любил.
— Наш самый грозный враг — время, — с грустью заметила вдова. — Жаль, за оставшийся вечер я не успею вам показать всего. Все машины сейчас не обойти, весь архитектурно-парковый ансамбль мы толком не осмотрели, да и у нас внутри дома столько всего интересного остаётся.
Сквозь широкое обзорное окно Ярослав посмотрел на одну из самых первых машин. Выглядела она несколько чудаковато по нашим временам, кривенько и неуклюже, но что-то привлекательное в ней всё же было. Ведь то был первый смелый полёт человеческой автомобильной мысли.
— А ведь когда-то были времена, когда аэромобили ездили только по земле и назывались автомобилями. — Коломин вспомнил слова Гориллы. Посмотрел в глаза собеседнице. — Софи, я должен вам кое в чём признаться, хотя по долгу службы и правилам следствия не должен этого делать. Эрнест не изменял вам. Его якобы новый роман был лишь прикрытием. И, более того, несмотря на его высокомерную эгоистичную натуру, он жалел, что так с вами обходится.
— Так это правда, что о вас о говорят? Вы действительно видите всё прошлое?.. — Софи слегка приоткрыла рот, но удивление где-то застыло внутри неё, не стало испаряться наружу. Она вновь немного опечалилась и, опустив подбородок, глянула на собственные руки, аккуратно лежащие на коленях. — Но во что же влез тогда мой дорогой Эрнест, связана ли его кончина с этими тайнами и недомолвками?
— «Видеть прошлое» не вполне корректное предложение, — в который раз за свою деятельность анализатора уточнил Ярослав. — Я непременно докопаюсь до правды, Софи. Только скажите мне напоследок вот что. Вы не замечали никаких странностей, связанных с пополнением аэроколлекции Эрнеста новыми экземплярами? Это ключевой момент, и крайне важно для расследования.
Софи словно озарило, и молния мудрости сверкнула в её глазах. Она даже несколько отшатнулась от тарелок, кушанье на которых уже было давно съедено. Женщина, казалось, мгновенно сообразила, куда клонит капитан милиции.
— Это заметил Филипп, он очень толковый мужчина и верный наш слуга. Потом он сказал мне, и я увидела это собственными глазами. — напрягшись, дама постепенно вспоминала. — Среди американских седельных тягачей однажды затесался наш простенький ЗИЛ-130Л. Но ведь это такое себе пока ретро, правильно?
Вспышка. Правильно заметила София Семиструнная-Проталина. Находящемуся на массовом производстве для нужд не только Советского Союза, но и других стран «сто тридцатому» ЗИЛу рановато было в ретромузей. И тем не менее, он попал на территорию режиссёра, убитого затем Красным тряпочником.
Ключик, вставленный в замок, стал поворачиваться по часовой стрелке, начиная закрывать эту растянувшуюся цепочку расследования.
[1] Belle Époque — Прекрасная эпоха (фр.). Промежуток времени, длившийся с окончания Франко-прусской войны до начала Первой мировой войны. Возможно, последняя точка расцвета и апогей Европейской цивилизации.