— Что именно вы хотите эти сказать? — Профессор уже не выглядел таким уверенно-оптимистичным.
— Через пару — тройку дней здесь начнётся сущий ад. Вы и сами это прекрасно понимаете, хоть и пытаетесь сделать вид, что это просто промышленная авария средненького масштаба. Вроде утечки хлора из единичной цистерны, — выдохнув, тихо, чтобы подчинённые не слышали, ответил полковник. — У меня протокола даже нормального нет, чтобы адекватно реагировать на такую ситуацию. Поэтому я вызвал «Лямбду».
— Что?! — взвился, казалось, по темпераменту сангвинический, а не холерический профессор. Мгновенно посуровел: — Полковник, я не отдам им своих пациентов и буду грызть землю зубами за каждого, слышите?! Только через мой…
— Профессор, не бросайте зря пафосных слов на ветер. Не забывайте, я офицер медицинской службы, а значит, они и мои пациенты тоже, — снисходительно улыбнулся полковник.
— Вы солдафон, и от вас за километр отдаёт казёнщиной, — прошипел доктор. — Не дай бог бы попасть к вам на операционный стол!
— Ну будь вы моим подчинённым и не будь вы главврачом этого богом забытого госпиталишки… Свернул бы вам шею и записал бы как несчастный случай на фоне внезапно разыгравшейся депрессии. Знаете, как иногда вешаются солдатики, которых внезапно оторвали от мамкиной сиськи. — Полковник грозно навис над профессором, но и доктор буквально вбурил взгляд в переносицу собеседника, не отступая. — Вы будете спасать пациентов вместе со мной, профессор, или будете против меня. Тогда я депортирую вас вон вместе с подчинёнными за барьер, который как раз сейчас формируется. На что имею полный карт-бланш. А теперь прочь с дороги, и не смейте мне больше мешать!
С этими словами полковник отмахнулся от профессора, словно от надоедливой мошки, и через боковой ход ушёл вглубь тёмного госпитального коридора.
Пожилой доктор остался стоять посреди лагеря в тяжёлых размышлениях. Ведь правда, что судьба всех находящихся здесь будет трагичной?
Глава XXVII. МРАМОРНАЯ ЛЕДИ И НЕМИРНЫЙ АТОМ
От темноты кружится голова. Человеку необходим свет. Кто углубляется в мрак, тот чувствует, как у него замирает сердце. Когда перед глазами тьма, затемняется и сознание. В ночи, в непроницаемой мгле даже для самого мужественного человека таится что-то жуткое.
В. Гюго, «Отверженные».
Вспышка. Ярослав стоял на крыше белого ЛАЗа.
«Так вот оно что. Я тогда не успел разглядеть».
На крыше аэробуса чёрной краской была выведена греческая буква «λ», лямбда. Да уж, наверное, слишком много в биографии Ярослава оказалось связано с буквами греческого алфавита. Поморщившись, Коломин выстрелил «Кошачьей лапой» и зацепился за подоконник окна на четвёртом этаже. Его не успели перегородить изоляционным брезентом. Путник почти бесшумно пересёк расстояние в воздухе и влетел в ординаторскую. Ярослав порадовался, что попал не в одну из палат, где, вероятно, лежали пациенты с очень странными симптомами. Коломин прицелился и шаг в шаг направился к выходу из помещения. Хоть проёмы первого этажа являлись намертво заваренными, а на втором и третьем этажах — закрыты плотным брезентом, нежелательной встречи исключать не стоило. Кто знал, вдруг госпиталь обладал подземными коммуникациями с окружающим миром или в других частях стен от времени возникли крупные дыры и трещины, через которые могли пробраться бандиты и жадные мародёры?
«Я сердечно рассчитываю, что эта радиация, которая вроде как вирус, вычищена отсюда или хотя бы слегка сошла на нет. Испытывать её на себе или принести с собой за барьер я не хочу». — Коломин открыл дверь ординаторской.
Его встречал полутёмный коридор с застывшими каталками и рядом настежь открытых палат. Умеренный беспорядок и запустение царили в помещениях. В комнатах на солнечной стороне здания в лучиках светила умиротворяюще летали пылинки. Зелёная и голубая краска давно начали слезать со стен, обнажая гнилую штукатурку, однако внутри госпиталь сохранился на порядок лучше, чем это могло случиться со зданием, за которым не ухаживали двадцать с лишним лет. Только ветер, где это являлось возможным, подчищал кафель, выложенный в шахматном порядке, и местами привносил свежесть в душный застоявшийся воздух. Кое-где, не до конца свалившись, полусвисали вытянутые энергосберегающие лампы.
Ярослав решил выйти к лифту, где обычно висел план эвакуации, по которому можно было узнать, как выбраться из здания. Пассажирский лист остановился где-то на другом этаже, а вот грузовой оказался как раз здесь. В его мрачном подрагивающем мраке за тяжеленными распахнутыми дверьми зловеще застыло инвалидное кресло.
А вот и план эвакуации. Согласно ему переход располагался на третьем этаже и связывал все корпуса в чём-то вроде переходной башенки. Ярослав аккуратно преодолел пару лестничных маршей и, попав на третий этаж, сразу включил прибор ночного виденья: все окна оказались закупорены противоэпидемическим брезентом. Путник шагнул в бывшее отделение нефрологии, через которое можно было попасть в переход.
Сестринский пост военные переоборудовали, превратив его в контрольно-пропускной: успели поставить полноростовой турникет и систему дезинфекции. За КПП виднелись палаты, изолированные уже знакомой плотной тяжёлой тканью с прорезью в ней вместо второй двери. Ярослав побоялся, что застрянет в изъеденном временем турникете, а поэтому специально проверил ближайшее будущее на предмет возможных неприятностей. Вспышка. Нет, ничто его не заблокирует, так что Коломин спокойно прошёл сквозь начинавшее ржаветь устройство. Протяжный скрип, казалось, раздался на всё отделение и весьма неприятно подействовал на нервы.
Обычно анализаторов не мучило чрезмерное иррациональное любопытство, свойственное обычным людям. Но в этом страшном месте, некогда ставшем ареной неясной трагедии, Ярославу хотелось узнать, что же именно тут произошло. «Зевс» больше ни о чём не предупреждал, и Коломин было занёс руку над проходом в ближайшую палату, но что-то — и вовсе не первоклассное устройство — остановило его. Хотел ли он вновь становится невольным свидетелем страстей минувшего прошлого?
«Это место напоминает мне лаборатории Института, в которых нас испытывали химией. С меня хватит и этого… А, к чёрту! Возможно, тут случилось такое, что не сможет быть обуздано даже анализаторами. Мне нужно найти Екатерину! Вперёд!» — Коломин отвернулся от палаты и в темпе пробежал нефрологическое отделение. На втором посту его проводил пластиковый плакат, содержимое которого поведывало зрителю о строении почек и их наиболее распространённых патологиях.
Вот и переход. Осталось добраться до противоположной стороны и вновь подняться на четвёртый этаж, а там будет проще простого выбраться при помощи «Кошачьей лапы». Бетонная прямоугольная артерия с изолированным окнами оказалась плотно забита медицинскими саквояжами, приборами, каталками, носилками и рулонами неиспользованного брезента. Создавалось ощущение, что военные и персонал госпиталя запутались и сами не понимали, как распределить принадлежащие им ресурсы, и свалили всё по середине лечебного комплекса.
«Самое страшное в таких местах — увидеть кого-то на противоположном конце», — усмехнувшись, попытался приободрить сам себя Ярослав.
Зря он так пошутил. Внезапно Коломин встал как вкопанный. В противоположной части перехода прямо по середине лифтовой площадки стояла высокая, весьма статная женщина. Лицо её скрывали неухоженные пепельно-золотые волосы, а одета она была в простой больничный халат, местами дырявый и сильно изношенный. Босые ступни силой упирались в грязный шершавый пол. На вид незнакомке приходилось не более тридцати лет. Выглядела она крайне измождённо, смертельно устало, по худобе напоминая узницу концентрационного лагеря. На руках и ногах синими проводками проступали вены, ногти сточились, чётко различались рёбра и тазобедренная кость. Женщина, будто сомнамбуличка, неподвижно и бесшумно продолжала стоять на пути Ярослава.