- Бабоньки, нам бы кваску, прохладиться! Да покислей!
Бабы тут же исчезли. Староста Богатырев наклонился к прямо сидящему Есипову и буркнул:
- Ну что, Аркадий Ипполитыч, начинать, что ли?
- Карп Прокопьич, конечно! - тут же откликнулся Есипов. - Да вы и начните, все-таки староста.
Богатырев разгладил усы, несколько раз кашлянул, шмыгнул носом, поднялся во весь свой громадный рост из-за стола - и начал деревенский сход.
- Слушай сюда, мужики... - густой голос старосты заставил собравшихся притихнуть. - У вас тут, значицца, это... Смертоубийство приключилось. Фершал деревенский, Потапов, Семен Афанасьич, который как бы к Богу представился, оказалось, не того... Не это самое... В общем, вот чего! - тут Богатырев, которому заметно тяжело было говорить, махнул рукой. - Вот тут в деревне нонче следователь из уезда. Аркадий Ипполитыч Есипов, собственной персоной, значицца. Человек наш, уважаемый, матушка у него в Брюхановке на дачах, ну вот и это... Приехал расследовать, так сказать. Человек, значицца, наш, проверенный,так что, как говорится, уважение ему и почет. Ну и помощь всемерная. Доходчиво я изложил?
Богатырев, которому такая пространная речь далась очень непросто, исподлобья обвел собравшихся гневинцев. Парни и мужики согласно закивали кудлатыми головами.
- Ну тогда вам, Аркадий Ипполитыч, значицца, слово...
Есипов встал. Летний льняной костюм-тройка хорошо сидел на его худощавой фигуре. Пшеничного цвета усы над алыми, как у девицы губами, ясные голубые глаза и приятный тембр голоса не могли не располагать к нему всех, с кем доводилось беседовать Аркадию Ипполитовичу. Он с успехом пользовался этим свойством своей персоны, да и психологию крестьян, рабочих и прочих разночинцев знал неплохо. Эти качества позволяли Есипову вот уже несколько лет успешно вести следственные дела. Сослуживцы прочили ему хорошую карьеру по судебному ведомству. И хотя князь Львов и решил разогнать всех жандармом и иже с ними, тут же была создана народная милиция - и Есипов, свято убежденный в главенстве Закона, успешно продолжил службу, поменяв лишь портрет свергнутого императора на фотокарточку министра-председателя в своем кабинете.
Аркадий Ипполитович водрузил на стол свой коричневый кожаный портфель, щелкнул никелированными застежками и достал на свет какую-то бумагу, испещренную разномастными печатями.
- Это - мандат. - Есипов поднял бумажку на уровень груди. - Выдан мне окружным судьей на право осуществления следственных действий по уголовным преступлениям. В происшествии, случившемся в деревне, содержатся все признаки оного. Как судебный следователь, имею все основания произвести предварительный допрос свидетелей. Чтобы не растягивать процесс, я буду вести допрос прямо здесь, при всех. Совместными усилиями мы сможем установить истину. Василий Матвеевич - теперь он у нас начальник волостного участка народной милиции, будет вести протокол. Крайне неординарное происшествие! Поэтому, не медля, начнем!
Гневинцы, слушавшие речь следователя практически не дыша, снова начали возиться и бубнить. «Мандат, слышь-ка чо!..», «Это тебе не в лапти нахезать!», «Какой допрос? А ну как на каторгу нас?..», «Вона как - фершал-то не помер! А старика Варваричева сгубил!» - такие возгласы стали раздаваться в разных углах классной комнаты. Есипов, понимая, что в такой ситуации допросить каждого крестьянина не сможет, принял решение для начала просто обсудить со сходом произошедшее, нащупать нить логики событий, попробовать добраться до истоков конфликта. «Мужики всегда поначалу темнят, отпираются - а потом выходит, что либо спьяну что-то не поделили, либо родственники науськали, - думал следователь, внимательно разглядывая смятенных крестьян. - Тут же - явная ложная смерть, неудавшееся отравление или помешательство... Нужно разобраться!»
Аркадий Ипполитович снова сел за стол, вынул из портфеля толстый блокнот, перо и чернильницу, достал пачку бланков протоколов для бывшего станового - а теперь участкового начальника.
- Кто вчера последним видел вашего фельдшера? - вкрадчивый голос Есипова зазвучал с каким-то особенным выражением. Допрос начался.
Но гневинские мужики продолжали настороженно молчать. Тихая летняя ночь сквозь распахнутые окна вливалась в класс, и запахи росы, придорожной пыли и навоза мешались с запахами перегара и пота. Есипов, давно привыкший к такой рабочей атмосфере, чувствовал себя вполне в своей тарелке. Он, будто удивленный молчанию собравшихся, развел руки в стороны и снова спросил: