Но посторонних во дворе не было. Лишь у крыльца стояли скульптурные изваяния из какого-то редкого камня. Сейчас, при ярком свете дня, на их боках играло солнце. Статуя справа изображала древнеримского легионера с коротким мечом, слева от крыльца возвышался гордый лев с оскаленной пастью. Многие помещики чудили, тратя дармовое богатство на подобные причуды, потому никто особо на статуи не заглядывался.
Коридор сложился, граф со своим гостем удалился, слуги разбежались. Заметив, что на них никто не смотрит, воин повернулся ко льву:
- Лео, друг мой, тебе не надоело вот день и ночь стоять здесь истуканом? Давай пройдёмся по окрестностям, повеселимся как встарь!
- Корнелий, Юпитер с тобой! - лениво зевая, отвечал лев. - Конечно, я не против, но граф... Опять изловит... Неси своё проклятие гордо, мой друг! Уж если стали сторожами, то и будем сторожить.
- Да, Лео, источились твои клыки!
- Отнюдь, но всё же... Тихо! Кто-то скачет к воротам. Молчи и не двигайся, пока...
- Пока он не сунется сюда, а там сам пожалеет!
Глава 3
Учитель Незабудкин не на шутку разволновался, когда в обед, после занятий, заглянул в фельдшерский пункт. Своего друга Потапова он там не обнаружил, и поспешил на окраину деревни, где у древней старушки доктор квартировался. Хозяйку он застал на лавочке у забора. Сперва Незабудкину показывалось, что она спит. Подойдя ближе,учитель увидел, что она тихонько плачет, уткнувшись в платок.
- Батюшка-то Семён Афанасьеви-и-и-ич, - увидев учителя, сквозь рыдания выдавила старушка, - скончался намееееедни!
Незабудкин бросился в избу. Там, прямо на обеденном столе лежал одетый Потапов. Видимо, старушка как смогла, уложила его, не раздевая и не обмывая. Шея фельдшера вспухла синевой. “Убили! Задушили!” - мелькнула мысль у учителя. Надо первым делом заявить, решил он. Полицию сейчас днем с огнем не сыщешь - даже в ста с лишним верстах в уездном городе Эмске. Значит, надо ехать к графу, он здесь единственная власть!
Сосед хозяйки согласился за три целковых подбросить до усадьбы, но с условием - за версту остановится, дальше пешком, мол дождётся, а ближе подъезжать не будет. Незабудкин согласился.
До усадьбы от опушки леса бежал, не помня себя. Палящее солнце напекло бедную учительскую голову, потому что у ворот усадьбы он увидел невероятное. Статуи льва и легионера сорвались со своих постаментов и кинулись на него. Лев грозно рыкнул, а римлянин тюкнул учителя по темечку рукояткой меча. Так показалось Незабудкину, когда он падал в обморок... К вечеру он кое-как добрался в деревню. Больше он не преподавал, а только бродил по деревне, пуская слюну и прося подаяния и куска хлеба у крестьян. “Помешался, болезный...” - говорили местные. Между тем, не дождавшись возвращения учителя, хозяйка дома, старушка Ильинишна, все еще всхлипывая, понесла горькую весть по всей деревне. Крестьяне не на шутку взволновались, и особо ретивый мужик, Василий Подколодин, вернувшийся с японской без правого уха и трех пальцев на левой руке - отхватил в рукопашной нехристь-самурай, считавшийся с тех пор главным героем в Гневинке, принялся созывать деревенский сход.
- Али за то я с бусурманами ускоглазыми дрался, ноги морозил, навоз конский жрал, чтоб вот так, средь бела дня, фершала нашего нигилист какой придушил?! Чо стоите, варежки пораззявили, в глазах мокрО, в портках сырО?! Ловить надо убивца! - Василий грозно рычал, стоя возле крыльца школьной избы, и остервенело рвал двумя оставшимися пальцами левой руки густые и черные, как смоль, усы. - Как наш ундер командывал: становись, говорит, рассчитайсь! Ать-два, ать-два!
Бабы молча глядели на разошедшегося героя японской войны, мужики цвиркали слюной под ноги, шмыгали носами и сторожко поглядывали по сторонам. Никто не хотел заниматься поисками убийцы - разве что вихрастые пацаны, услышав о смерти фельдшера, сверкая пятками, помчались по деревне пугать девчонок “нигилистом”.
- Ты погоди шебутить, Василий, - подал, наконец, голос один из стариков - Прокопьич. - Можа, и не смертоубийство это никакое. Господь один ведает. Надысь, вон, учитель наш, Цвятков, аль как его, Незабудкин, с фершалом до поздней ночи сидели, наливочку попивали. Можа, упился Семен Афанасьич невзначай.
Тут все - и бабы, и мужики, так яростно зацыкали на Прокопьича, что тот тут же поспешил убраться прочь. Подколодин, было, опять принялся строить мужиков на “ать-два”, но на крыльцо поднялся еще один деревенский старик. Это был Степан Степанович Варваричев, ровесник восстания декабристов и воцарения на престоле всероссийском Николая Павловича. Невысокого роста, с седой бородкой клинышком, он вскарабкался по ступенькам и постучал своей суковатой палкой в рассохшийся пол.