Священник отказался исповедовать разодетую девушку, и та в слезах выбежала прочь из храма. Семена до глубины души возмутила эта безобразная сцена, и он, придерживавшийся достаточно вольнодумных взглядов, продрался сквозь толпу исповедников к аналою и в горячем порыве высказал священнику все, что думает о попах-лицемерах, библейских враках и много еще о чем. От отчисления Потапова тогда спасло лишь то, что сам Никодим в чем-то провинился перед епархиальным начальством и был из уездного города сослан на приход в Спасо-Брюханово за сто с лишним верст от Эмска. По своим врачебным делам Потапов частенько бывал в Брюхановке, и, встретив на базаре священника, демонстративно от него отворачивался и не снимал шляпы.
- Ну, усопший-то где? Обмыли его, обрядили? - продолжал басить между тем священник.
- Да вот он, батюшка... простите нас, стариков нерадивых, сморило нас, покуда вас дожидались...
«Ага, этот дребезжащий голосок, кажется, Варваричева. И про какого покойника они говорят? Помер кто-то из деревенских, что ль? А я и не знаю...» - Семена Афанасьевича стало разбирать любопытство. Однако попытки встать или открыть глаза так ни к чему пока не привели.
- Где покойник, говорите? Да, вижу, на лавке. Пустите-ка меня, батюшка, надо осмотреть тело, - чей-то молодой и энергичный голос, совершенно незнакомый Потапову, зазвучал совсем рядом с ним. - Таак, что у нас тут? Ого!..
Голос затих на изумленной ноте. Семен Афанасьевич, помимо любопытства, начал испытывать очень неприятное чувство тревоги: раз обладатель голоса, желавший осмотреть тело покойника, стоит рядом с ним, фельдшером Потаповым, можно предположить лишь одно - тело покойника находится рядом с ним самим! От осознания этой мысли Семену Афанасьевичу стало совсем неуютно. И почему его самого не разбудили и не предложили осмотреть тело? Что вообще сейчас, черт возьми, происходит?!
- Так, Василий Матвеевич, будете вести протокол, записывайте. Перо у Вас с собой? - молодой голос уже распоряжался процессом.
«Кто же это такой? - ломал голову Семен Афанасьевич. - Василий Матвеевич - это, кажется, бывший становой нашего участка. Так в газетах же писали, что Департамент полиции разогнали... А протокол... Неужто следователь?»
- Отче, вы же грамоте разумеете? Подпишетесь за свидетеля. И староста... как Вас по имени-отчеству?
- Карп Прокопьич, - сумрачно буркнул еще один посетитель.
«Волостной староста Богатырев! - сообразил фельдшер. - Вот понаехали!».
- Василий Матвеевич, готовы? - молодой голос зазвучал вновь. - Пишите. На теле видимых повреждений не зафиксировано... Кожные покровы на шее имеют синеватый оттенок, с видимыми кровоподтеками. Мышцы лица, по всей видимости, подвергнуты деформации вследствии предсмертной судороги... Руки покойного вытянуты вдоль корпуса, пальцы левой руки сжаты в кулак. На покойном надет суконный пиджачный костюм темно-серого цвета, льняная сорочка с оторванной верхней пуговицей, кожаные штиблеты... шнурки... каблуки стоптаны... Отсутствие пуговицы с известной долей вероятности можно трактовать как следы борьбы... Однако визуально наблюдаемой причиной смерти может являться отравление или удушение. Хотя... больше похоже на самоудушение, чем на преднамеренное убийство... Интересно...
Семен Афанасьевич, чем больше слушал описание покойника, диктуемое молодым голосом, тем больше убеждался в самом скверном предположении. «Суконный пиджачный костюм темно-серого цвета... кожаные штиблеты... льняная сорочка с оторванной пуговицей...». Труп обрядили в его, Потапова, выходной костюм! Вот только зачем? И что это за труп? И не его ли самого, Потапова Семена Афанасьевича, приняв за умершего, диктует для протокола неизвестный ему молодой следователь или кто он там, черт его разбери?!
Фельдшер ощутил где-то глубоко в двенадцатиперстной кишке холодный и липкий комочек ужаса. Да его же просто-напросто решили похоронить! Вот так, заживо, самым наглым образом, с молчаливого согласия деревенских стариков, бывшего жандарма, ненавистного ему попа и какого-то молодого хлыща! Потапов понял, что если прямо сейчас он что-либо не предпримет, через пару часов его уже отпоют и заколотят в обитый глазетом гроб с пошлыми херувимами и розанами.
По телу вновь метнулся электрический разряд, гораздо более сильный, чем до этого, и Семен Афанасьевич, в неимоверном усилии напрягши все мышцы, рывком поднялся с жесткого и неудобного ложа и сел, раскрыв глаза.
Сначала Потапова повело, загудела голова, перед глазами поплыла мутная пелена, напомнившая ему поганый училищный кисель. Однако через секунду зрение сфокусировалось, и фельдшер, вместе с ворвавшимся в его уши обезумевшим женским криком, на мгновение зафиксировал падающую с головы неизвестного молодого человека модную шляпу «котелок», застывшую в попытке перекреститься руку отца Никодима, выкатившиеся из орбит глаза старухи Ильинишны, вставшие дыбом на голове седые волосы Степана Варваричева и раскрытые не то в изумлении, не то в ужасе рты волостного старосты и бывшего станового пристава.