"Это не кварц… это… вайдуриам! - от сделанного открытия Хранитель Ума резко вскочил на ноги и, не обращая внимания на товарищей, с тревогой следящих за его манипуляциями, склонился над телом Владыки.
Вайдуриам, больше известный как "подмигивающий камень", называемый также по-глорхски "кошачьим глазом"… Он тверже кварца и структура его кристалла - иная. Неужели все дело в созвучии названий и сходстве цвета минералов? В путанице, вольной или невольной, допущенной мастером, помещавшим камень в оправу? Или то была не путаница? И откуда мастер мог знать глорхский язык?
"Причина болезни содержит в себе половину пути лечения, также как правильно заданный вопрос заключает в себе половину ответа", - чеканные строки "Большого поучения" Владыки прозвучали вслух под сводами Зала Замещения.
Ум видел решение - не многоходовое и изящное, как партия в "смерть короля", а прямое и грубое, подобное меткому попаданию битой в горку бирюлек. Прямое, грубое и смертельно опасное. Лекарство - способное убить не пациента, отнюдь нет, но уничтожить лекаря. В прямом смысле. Испепелить, развеять прах…
Пыль.
Тлен.
Небытие.
"Ты ошибся, Учитель, когда говорил, что этот поиск - последний для отставного пластуна. Теперь я пойду выручать тебя,… командир".
Неожиданно, на правое плечо Хранителя легла тяжелая рука Чести, а спустя мгновение, к локтю левой руки прикоснулась узкая ладонь Совести.
- Я с тобой, Ум… ведь ты нашел выход? - низко прозвучало справа
- Располагайте мной, как сочтете возможным, Хранитель… - еле слышно прошелестело слева.
- Обещаете, что выполните любое мое распоряжение? - подвоха в вопросе Ума не почувствовал ни один из предложивших помощь.
- Да… обещаем, - прозвучало в один голос.
- Честь, отдай мне свой кинжал… а лучше - не весь, а только рукоять. Что, не отвинчивается? Отрывай к херям… Камень в навершии разрядится? Так не разрушится же… Спасибо! - Верховный Хранитель благодарно поклонился, приняв из рук Зерцала вырванное с "мясом" медное яблоко навершия, с тускло мерцающим в нем волосистым кварцем - "кошачьим глазом".
- А теперь, - голос Ума обрел металлические нотки, не подразумевающие возражений, - настоятельно прошу вас, друзья, покинуть меня… и этот зал.
И было в его облике в тот момент нечто столь убедительное, что оба Адепта Триады, к которым он обращался, повернулись, как по команде и направились в сторону выхода. Только у самой двери, они переглянулись и, обернувшись к Верховному Хранителю Ума, отдали воинский салют - будто провожая товарища на смертельно опасное задание.
Дождавшись, когда тяжелая двустворчатая дверь закроется за ушедшими, Хранитель повернулся лицом к ложу Владыки и принялся выцарапывать на совесть закрепленный в яблоке кварц. Обломав пару ногтей до мяса, он все-таки извлек камень из медного шара и утвердил его в сложенных лодочкой ладонях.
И зазвучала песня без слов, с каждой новой нотой которой кристалл все больше и больше наливался сиянием, идущим из самой его глубины - кажущейся бесконечной. Руки нестерпимо жгло. Усилием воли подавив охватывающую тело боль, Ум продолжал петь. Продолжал даже тогда, когда из камня к потолку вырвался столб света, отражение которого накрыло и поющего и тело Владыки. Продолжал, не обращая внимания на нарастающую лавиной, режущую боль в глазах, словно кипящих под напором света. Только в самом финале, в момент обрушившегося на него понимания того, что вот оно - свершилось! - Хранитель отпустил собранную в кулак волю и тихо прошептал: "Больно-то как… мама…"
От резкого удара обе створки двери в Зал Замещения распахнулись настежь, и на свет перед изумленной охраной и застывшими в ожидании Оком и Зерцалом появился Владыка. Обнаженный, он прихрамывал на ушибленную ударом о дверь ногу, а на руках его покоилось тело Верховного Хранителя Ума.
Запрокинутая голова Хранителя уставилась в потолок пустыми, будто опаленными, впадинами глазниц, лишенными век, а из уголка рта стекала тонкая струйка почти черной крови.
С мучительной гримасой, Владыка опустился на колени перед собравшимися и бережно положил на пол тело Ума. А когда он поднялся, в желтых глазах его плескалась невыразимая боль и звериная ярость, да такая, что подскочивший не вовремя с плащом на протянутых руках стражник упал без чувств, столкнувшись с взглядом повелителя шестой части известных людям земель.
- Лекаря! - негромко приказал Владыка, и от голоса его повеяло не холодом, нет… чем-то запредельно страшным повеяло. - Ему - лекаря, мне - доклад… как вы тут жили без меня… товарищи.
Глава 4
Серая пыль, вечная спутница роденийских дорог и их же проклятие, скрипела на зубах и оставляла во рту соленый привкус. Или не оставляла? - соль чувствовалась постоянно, а происхождение ее оставалось неясным. То ли это кровь из распухшего и изрезанного об обломки зубов языка, то ли начинает проявляться тихое помешательство. Интересно, покойники сходят с ума?
Еремей Финк перестал считать себя живым месяц назад, когда принял бой на перекрестке дорог у безымянной рощицы. Двое их осталось, из всего отряда, остальные так и легли в землю без похорон и отпевания. Они теперь не живут, так можно ли самому быть живым?
- Шевели мослами, Ерема! - старший десятник Барабаш оглянулся на еле переставляющего ноги товарища и неожиданно усмехнулся. - И это, Еремей… рожу попроще сделай.
- Что? - бывший профессор среагировал не сразу, оторвавшись от невеселых мыслей.
- Да ничего, просто у тебя профессорство прямо на лице написано. Не может такого быть у нормального глорхийца.
- А сам? - Финк на ходу поправил ненавистный трофейный шлем, постоянно норовивший съехать на нос.
- А я не совсем нормальный, - усмехнулся Матвей и хлопнул ладонью по нагруднику доспеха.
Доспех тот он лично снял с командира вражеского разъезда, позавчера "удачно" заночевавшего у небольшого костерка. На кольчуге до сих пор заметны пятна крови, облетающие сейчас пересохшими мелкими чешуйками. Но где ее отмыть в степных предгорьях? Вода здесь вообще величайшая ценность, за которую могут незатейливо убить. Или затейливо - тут уж по обстоятельствам. Собственно, так и произошло - глорхийцы расположились на ночевку около единственного на два дня пути колодца. Три человека - "а люди ли они?" - умерли во сне, в счастливом неведении, а вот четвертый и пятый немного задержались на белом свете. Совсем чуть-чуть задержались - старшему десятнику не понадобилось много времени на допрос. Кстати, он же и заставил Еремея перевести то, что осталось от пленных в окончательно неживое состояние.
Дело, конечно, важное и нужное, но до этого ни разу не приходилось вот так… Из огнеплюйки проще. Проще, да… только последний кристалл разрядился к Эрлиху Белоглазому еще две недели назад, а новых не предвидится. Если только повезет. Повезет?
- Ты чего бубнишь, профессор?
Еремей вздрогнут от неожиданности. Он что, разговаривал вслух?
- Огнеплюйки, говорю.
- Будут! - уверенно заявил Барабаш.
- Откуда?
Матвей обеспокоенно оглядел единственного оставшегося в живых подчиненного:
- Ты ничего не помнишь?
- Что я должен помнить?
- Однако, - старший десятник, не далее как час назад втолковывавший Еремею боевую задачу, удивленно покачал головой.
Впрочем, и у самого память работает избирательно, милосердно затирая целые куски. Особенно про попадавшиеся по пути деревеньки, где пиктийские боевые маги восполняли запасы энергии. Если закаленный разум старого вояки отказывался воспринимать увиденное, то что говорить о практически мирном человеке, еще недавно протиравшем мантию в университете?
- Будут тебе огнеплюйки.
- Откуда? - повторил вопрос Финк.
Барабаш посмотрел на зависшее в зените солнце, вздохнул, и указал Еремею на чахлые заросли каких-то колючих кустов в четверти версты от дороги. Привал?