— Кто вы такие?
— Мы те, кто объединился против господ. И мы сметем господскую власть оружием.
— Клянитесь!
— Клянемся!..
Быстрый шаг отрядов не утомлял Джеймса. Крестьяне шли плечом к плечу, шеренга за шеренгой, крепко сжимая в заскорузлых руках мотыги, косы, вилы. Но теперь орудия труда предназначались не для созидания, а для разрушения. Нужно навеки покончить с черной тучей, нависшей над их жизнью. Они знали: только тогда хлынут на страждущую землю свет и тепло.
Все явственнее проступали на горизонте контуры старого замка. Все темнее становились запотевшие складки холщовых рубах на спинах шагавших людей.
Туда, в Рочестер, шли они, к толстым угрюмым стенам замка. Это оттуда переползает ложь в дома деревенских старост, в конторы городских мастерских, опутывает бедняков липкими кольцами, давит жирными буквами.
А ведь можно и по-другому: без списков, без судебных протоколов. Чтобы всем — свобода, чтобы каждому — струящееся над дорогой голубое небо, жгучая зелень лугов. И никто никогда не скажет впредь: «Нет человека без господина, нет земли без владельца». И никто никогда не назовет крестьянина скотом. Жизнь пойдет по другим законам. Старые законы пора давно уничтожить. И всех, кто за них цепляется, уничтожить. И всех, кто противится уничтожению, уничтожить… До конца. Без следов. Чтобы все забыть — беды, тюрьмы, лишения… Жить заново. Эгей! Не останавливаться! Крепость близка. Томас Бекер говорит, что там находится в заточении беглый виллан. Его вот-вот заклеймят каленым железом. Скорей, братья, скорей!..
Справа за холмом послышались шум, крики, лязг железа.
Колонна Бекера приостановилась, поравнявшись с перекрестом дороги. Наперерез ей вылилась большая толпа крестьян. Парень в полотняной рубахе и лиловом блестящем плаще, откинутом за плечи, выступил вперед и крикнул:
— Стойте! Не вы ли люди из Кента?
Бекер жестом остановил колонну.
— Мы из армии Уота Тайлера! Кто вы и чего хотите?
— Как ты говоришь? Армия Уота Тайлера? А мы крестьяне Эссекса. Мы хотим свободы и справедливости, отмены, всяких рент, пошлин и барщины. Четыре пенса с акра земли в год — и ничего больше.
— Вас много?
— Триста парней.
— Кто командир? Ты?
— Народ указал на меня. Мое имя Алан Тредер.
— Мы тоже против несправедливых законов и за всеобщее равенство. Мы тоже за короля. Направляемся в Рочестер. Присоединяйтесь, если по пути. Я расскажу о вас Тайлеру. Он в авангардном отряде.
Из толпы эссексцев махали шапками и что-то кричали. Крестьяне отряда Бекера поднимали над головами свое оружие и потрясали им в воздухе в знак товарищества. Двинулись дальше вместе…
— Неплохие молодцы у этого Тайлера, — сказал Эндрью, шедший в одной шеренге с Джеймсом.
— Всяк считает своих гусей лебедями, — отозвался Джон Пейдж.
Глаза Джеймса беспокойно вглядывались в ряды эссексцев.
— Что, брат, смотришь сурово? — спросил шагающий справа от него рослый эссекский виллан. — Ты откуда?
— Из Фоббинга.
— Мы, оказывается, почти земляки. Я Джон Стерлинг. Час назад мы сожгли манор[34] одного богача. Этот негодяй записал в списке, что я крепостной, и гонял меня по полю, как лошадь. Но я доказал ему сегодня, что мы с ним из одной плоти и крови, проковыряв в нем небольшую дырочку вот этой железкой.
Джеймс невольно поднял глаза на железный конец пики.
— А его барашков мы поджарили на угольях, оставшихся от манора. Вкусные барашки, особенно если учесть, что это был первый сытный завтрак в моей жизни.
Парень загоготал и ткнул Джеймса кулаком в плечо.
— Ты, видно, с лихвой утолил и жажду после жаркого, — подмигнул ему Эндрью.
— А разве я еще не сказал, что сегодня не только впервые наелся, но и напился? Как настоящий лорд!
Колонна пересекала поле, зеленое от всходов пшеницы. Впереди оставался небольшой выгон, из-за которого надвигалась на крестьян серая громада крепостных стен с узкими бойницами.
Авангард повстанцев достиг крепостного рва и остановился. Следом за ним останавливались другие отряды. Вилланы Томаса Бекера вытирали потные лица войлочными шапками, пробовали, крепко ли насажены на рукояти пики. Они знали, зачем пришли.
Сеньор требовал за своего беглого крепостного, заточенного в рочестерской тюрьме, неслыханно большой выкуп — триста фунтов серебром. Крестьяне, конечно, не могут дать столько, да если б и могли, не дали. Не лучше ли, померившись силами, решить, кто с кого вправе требовать серебро. Не пергаментные списки должны решить этот спор — острые топоры! Кто кого? Сколько можно терпеть? И пусть все королевские комиссии убираются прочь!