— Я Уот Тайлер.
Всадник прорвался сквозь ряд стражников и подскакал вплотную к Тайлеру.
— Если ты Уот Тайлер, то слушай. Король прислал объявить, что прибудет к вам из Лондона завтра, в час заутрени.
— Кто вы, принесший эту весть? Как вас зовут?
— Джон Ньютон, если тебе угодно. Теперь прощай! Меня ждут у дороги, — всадник повернул коня.
— Нет, постойте. Ваше имя Ньютон?
— Да, но я должен ехать. Меня ждут мои сыновья, которые сопровождают меня.
— Так. Эй, стража, взять сэра Ньютона под арест! А насчет встречи с королем сэр может не беспокоиться. Это уже наше дело.
— Вы не смеете!.. — глаза посла округлились. — Что еще толпа намеревается вытворять?!
— Я дважды не повторяю приказа. Боб, позови Джона Керкби. Какого еще Джона Ньютона присылают нам из Лондона? Как мне докладывали вчера, один Джон Ньютон уже сидит в тюрьме. Его поймал рыбак из Керрингэма. Имя рыбака я хорошо помню — Тоби Снейк…
Уже давно стемнело, погасли костры. Где-то у дороги мелькали сторожевые огни факельщиков. Сон овладел восставшими. Но Уоту не хотелось спать. Ночь не освежала голову, не успокаивала мысли: слишком жаркой была борьба, в которую он вступил открыто, в полную меру своих сил, борьба, когда на карту ставят все.
А что позади? Барщина с малых лет, тяжелый подневольный труд. И везде — где бы Уот ни был, ни работал, ни жил — насилие, обман. Ложь и несправедливость, насилие и обман…
…Жак Риго неожиданно получил большое наследство и купил у разорившегося фламандца граверную мастерскую. Когда Уот отслужил свой срок в английской армии, расквартированной во Франции, он поступил в заведение Риго. Там уже работало девять подмастерьев. Он стал десятым. И маленький французский городок на берегу маленькой быстрой реки сделался его пристанищем.
Среди тихих унылых подмастерьев Уот выделялся. В нем угадывались внутренняя независимость, уверенность. Был он хорошо сложен, крепок здоровьем. Говорил Уот немного. Может быть, поэтому слова, которые он произносил, звучали всегда с особой прямотой и вескостью. Кроме того, в мастерской знали, что он научился в армии читать и знает наизусть отрывки из «Петра-пахаря» Ленгленда[41].
Жак Риго не терпел воспоминаний о прежнем хозяине, подозревал подмастерьев в неуважении к себе. Он хотел насладиться обретенной вдруг властью над людьми и даже не пытался этого скрыть.
В обед подмастерья разгибали, наконец, спины, бросали инструменты на общий стол посредине низкой сумрачной комнаты. Остроглазая и остроносая служанка хозяев вносила кастрюли с едой, посуду и ставила на стол у окошка, где восседал Риго. Еда была нехитрая: капустный суп, кусок лежалой ветчины, кружка воды да ломоть хлеба.
Подмастерья поднимались, переставляли лавки к окошку, мыли руки в тазу и рассаживались вокруг Риго. Не глядя ни на кого, он первый начинал есть. Потом за ложки брались остальные. Жена хозяина — Розовая Мадлен, которая обычно сидела на табурете у входа, разложив перед собой продукцию мастерской, удалялась на кухню. Там она вкушала более изысканно приготовленный обед, поскольку в середине дня мадам жаловалась на боли в желудке.
Двое из подмастерьев — тонкий Луи и толстый Мишель — неизменно садились рядом с Риго и частенько спрашивали остальных: «А вы знаете, кого благодарить за сегодняшнюю похлебку?» Все устремляли очи к небу. Шея Риго розовела. Затем Луи или Мишель говорили благостно: «Мастера надо благодарить, мастера Риго». И кусок застревал в горле Уота.
Мастер Риго любил поговорить и делал это с упоением. Ничем другим, помимо разговоров, хозяин себя не утруждал. Он был убежден: неважно, кто ты, — важно мнение других о тебе; неважно, что и как ты делаешь, — важно мнение других о твоем деле… Сам он ничего не смыслил в гравировании. И чем большие успехи делали подмастерья, тем сильней Риго озлоблялся.
— Вы мне должны быть покорны во всем, — все чаще напоминал мастер. — Вот ты, Фавье, — он тыкал в грудь сутулого белобрысого гравера, — ты ведь никудышный подмастерье, и тебе никогда не стать мастером. Разве так работают?.. Да я возьму с улицы любого прохожего, и он сделает лучше…
Фавье бледнел и не дышал.
— Разве это могильная плита для почтенного, упокой господь его душу, купца? Да это же кабацкий поднос, — распалялся Риго.
Фавье молчал, ссутулившись. Он уже шестой год работал в мастерской.
— Посмотри, как управляется с резцом Луи…
Все знали, что этот тощий парень с синеватым лицом, чем-то неуловимо напоминавший ощипанного цыпленка, работает вяло, спустя рукава. Его изделия удавалось сбыть с большим трудом. Обычно заказчики, получая плиту после резца Луи, делали кислую мину. Однако все знали и о безмерной привязанности хозяина к угодливому, льстивому Луи.