Грозная крепость ждала неотвратимо приближающегося возмездия. Решетка ворот была поднята, подъемный мост опущен. Огромная толпа восставших — тех, кто пришел из Майл Энда, и тех, кто оставался здесь, у стен, — двинулась в Тауэр.
Солдаты охраны, все с длинными бородами, неподвижно стояли по сторонам, прижав к бокам копья: приказа сопротивляться они не получили.
Крестьяне входили в толстостенную обитель королей и законов беспрепятственно. Бородачей успокаивали, быть может, успокаивая и самих себя:
— Не бойтесь! Не бойтесь! Мы вас не тронем! Мы пришли казнить изменников. Нам повелел сам король.
— Сколько вас здесь? — спросил пришедший со всеми Джон Стерлинг и потрепал за бороду одного из стражей. — Наверное, не больше тысячи.
— Шестьсот человек гарнизона, — ответил обескураженный страж.
— То-то. А нас больше.
В крепости было пусто. Угрюмо смотрели почернелые камни на восставших, на двух всадников, гарцующих перед главной башней. Это были Уот Тайлер и Джек Строу.
— Кто первый найдет изменников, тому почет и вознаграждение! — крикнул Джек Строу. — Казните врагов! Иначе будет поздно. Они созовут ополчение. И весь Лондон будет разгромлен в смертельной схватке!
Из дверей Белой башни выбежала Иоанна. В ее длинных волосах не было алой ленты. Она подбежала к Уоту и схватила за узду лошадь. Упавшие к плечам рукава кофты открыли сильные руки.
— Вас слишком долго не было. Но здесь уже известно, что король даровал нам право вершить суд справедливости. И я с Фарингдоном стерегу Тауэр, чтобы никто не ускользнул отсюда безнаказанно. Враги прячутся. В королевских покоях никого нет, кроме пауков, даже от собак остались только следы.
— Твоей отваге можно позавидовать, Иоанна! — сказал Уот.
— Спасибо, Уот. Я не дала улизнуть главному изменнику — архиепископу Сэдбери.
— Как тебе это удалось?
— Он хотел удрать и уже сел в лодку внизу, на реке. Я заметила, и закричала, и стала сзывать народ. Архиепископ выскочил на берег, подхватил рясу и бегом к башне. Там, наверно, есть какой-то ход, и Сэдбери удрал в крепость. Он где-то здесь. Мы найдем его.
Из часовни время от времени доносились монотонные звуки органа.
— Пойдем-ка туда, — сказал Джек, спрыгивая с коня, и направился к часовне. Когда он оглянулся, за ним двинулись Иоанна, Фарингдон и несколько крестьян.
Тем временем повстанцы сооружали на Тауэрском холме плаху. Из подвала вынесли толстое, расколотое пополам черное бревно и топор. Облачили в широкую рубаху одного из королевских стражей и приказали ему стоять наготове.
Когда повстанцы вошли в часовню, там, к их удивлению, как ни в чем не бывало шла месса[48]. Несколько монахов на коленях молились перед распятием, спиной к дверям стоял священник с архиепископской митрой на голове и пел седьмой псалом[49].
Почувствовав, что в часовню вошли люди, он перестал петь. Вошедшие молча приближались к нему. Монахи истово крестились, не поднимая голов.
Архиепископ, не оборачиваясь, сделал шаг назад, к распятию.
— Кто вы? — спросил он. — Чего вы хотите?
Он медленно повернулся. И все увидели неподвижное лицо, угасший, отрешенный взгляд.
Фарингдон вплотную подошел к архиепископу и вдруг схватил за руку.
— Ты разве не узнаешь меня?
Сэдбери попытался освободить руку.
— Отпусти! Или же всевышний покарает тебя за твою дерзость!
Фарингдон отпустил его руку.
— Выходи, выходи, прежде мы покараем тебя, душегуб! — Джек Строу подтолкнул архиепископа. Высокая митра упала на пол.
Орган стих. Монахи распростерлись ниц на каменном полу.
— Выходи! — повторил Строу.
Сэдбери, вытянувшись, прошел к дверям.
Он переступил порог и зажмурился от яркого солнечного света.
Увидев палача на лобном месте, он по ступеням направился прямо к нему.
Толпа замерла.
Сэдбери упал на колени перед плахой и, осенив себя крестом, тяжело уронил седую голову на бревно.
Первый удар оказался неловким и лишь слегка ранил архиепископа. Сэдбери приложил руку к шее и удивленно пробормотал в обступившей его тишине:
— А? Рука господа!
…Пять ударов подряд последовали затем. Когда палач поднял топор в шестой раз, к плахе уже вели за руки Хелза. Казначей вяло упирался.