Опять тишина.
— Он вернулся к нам собирать недоимки. И получил.
За стеной, противоположной к двери, послышался шорох. Затем что-то хрустнуло внизу и зашелестело наверху, у оконного отверстия.
— Постойте, братцы. Мне на голову шлепнулось… — раздался голос Эндрью.
Все задвигались, зашуршали соломой.
— Ну что ты тянешь?
— Подожди ты. Пахнет вкусно.
— Я же говорил, что-то должно случиться. Все чудеса длятся девять дней. Значит, на девятый день всегда можно ждать самого главного чуда, — обрадованно сказал Вилль.
— Не будет ошибкой заметить, что это сыр, — продолжал Боб, — и еще — краюха хлеба. И еще — кусочек кремня… А это, бьюсь об заклад, копченая колбаска.
— Э, отпусти мой палец, парень.
— Кто бы мог подбросить это угощение? Да еще в платке?
— Дай-ка сюда, Эндрью.
Платок пошел по рукам. Его ощупывали и обнюхивали.
— Клянусь богом, он пахнет волосами моей Сибилии.
— Если она мажет голову простоквашей, то ты, Вилль, не ошибся.
— Прочисти свой нос! Здесь пахнет козьим сыром.
Джеймс долго держал в руках тяжелую шелковистую ткань. Эх, взглянуть бы на узор! Сердце подсказывало, что это могла быть и Клеменс.
— Ладно, к делу, вилланы. Дели, Эндрью, то, что ниспослано сверху. Мы верим тебе. Никого не обидишь.
— Братцы, а колбаса все же есть. Жирненькая. Ты, Боб, не ошибся.
Эндрью выбил из кремня огонек.
— Это свечка! Кусок тростниковой свечки! — вскричал Боб. — Живем еще!..
Трепещущий огонек осветил сарай, бросил дрожащие блики на черные балки под крышей, на изможденные лица. Заморенные бессонницей и духотой люди оглядывали друг друга. Только рыбак Тоби Снейк, щурясь, смотрел на хлеб с сыром.
— Я думаю, это не лишняя добавка к бобовым лепешкам и кувшину воды, которые пропихивают сюда через кошачий лаз… — сказал он и злобно пнул дверь с маленьким отверстием внизу.
Эндрью наконец пристроил свечу к щепке, отставшей от стены.
Когда все было съедено, узники растянулись на остатках соломы, старательно перетряхнув ее и положив побольше под голову.
В наступившей тишине раздался приглушенный голос Эндрью.
— Один наш парень ходил по субботам в Колчестер. Потом возвращался и рассказывал, что там слышал. Город частенько посещали странствующие монахи и говорили очень непохожее на то, что проповедуют бароны. Они говорили: бог создал людей равными и все на земле принадлежит каждому живущему. И если ты работаешь, то должен за свой труд иметь столько же, сколько имеет твой господин. Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто был тогда господином?
— Что, что ты сказал?
— Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто был господином? Но это не я сказал. Это сказал священник, по имени Джон Болл.
— Я не знаю Джона Болла, — сказал Джеймс, — но он, видно, знает меня, если знает то, что я думаю.
— Не верю священникам, все они жмоты и выжиги, — махнул рукой Боб Мок.
— Джон Болл — особенный священник.
— А ты расскажи о нем.
— И расскажу, если хочешь. Как-то мы повели с братом козу на продажу в Смитсфильд… Там, хоть это и далеко, дают лучше, чем у нас в Эссексе. И кое-что остается себе, даже после пошлины сеньору…[31] А коза была — загляденье: рога длинные, спина прямая, копытца крепенькие… К нам на постоялом дворе подошел человек, похлопал ее по крестцу, посмотрел в зубы, а потом тихо так говорит, что, мол, недалеко отсюда начнется необыкновенная проповедь, которой мы никогда не слышали, и не хотим ли мы туда пойти. Мы решили, что он обвести нас хочет, но он клянется, говорит: с вами пойду. Мы накрепко привязали козу около конюшни и пошли к сеновалу. Там уже было много народу. И Джон Болл был там. И вот что он сказал: мы все, говорит, на земле забыли, что бог создал нас равными… И мы так же хотим есть по утрам, как и наши сеньоры, а зимой мы тоже, как наши сеньоры, не прочь надеть теплые туфли и плащ, подбитый мехом. Но у нас, кроме желудков, оказывается, ничего нет. Так он говорил. А ведь и у моего отца тоже ничего не было. После его смерти семье даже нечего было терять в пользу сеньора. Моего деда, когда он был молод, забрала «черная смерть» вместе с доброй половиной других англичан. Сейчас мой сын очень похож на своего прадеда. Ему девять лет. Но что его ждет? Или черная смерть, или черная жизнь?..
— А Джон Болл?..
— Он сказал тогда, что триста лет прошло, как Вильгельм закрепостил общины, что никогда в Англии не будет хорошей жизни, пока все имущество не станет общим, пока существуют господа. И есть смелые и честные люди, которые это понимают и готовы спросить у тех, кого мы называем лордами: по какому праву они считают себя знатнее нас? За какие заслуги? Почему они держат нас в рабстве? Не пора ли сделать общины свободными?