Познакомившись с молодыми пражскими литераторами, Ярда много времени проводил с ними, слушал их выступления. Он сам попытался описать то, что узнал и увидел. Первые его рассказы увидели свет в газете младочехов «Народни листы». Их приняли там благосклонно и посоветовали не расставаться с жанром этнографического этюда. Успех окрылил Ярду.
Его новому другу, первокурснику академии Ладиславу Гайеку, везло меньше: он писал стихи, подражая поэтам-декадентам. Гайек, уроженец южночешского городка Домажлицы, был белобрыс и невысок ростом. Чтобы казаться «интересным», он гулял в высоком цилиндре и с тросточкой, прихрамывая, как лорд Байрон. Его всюду сопровождал лохматый флегматичный сенбернар. Гашек ценил эту забавную тягу к оригинальности у юного провинциала и порой подстрекал Ладю на новые чудачества.
Как-то Ярда сидел в кафе и ждал Гайека, который, по обыкновению, опаздывал. Кельнер поглядывал на столик под пальмой, но Гашек делал вид, что читает газету. Ладя явился довольный: он выцарапал в редакции несколько крон почувствовал себя богачом. В ожидании заказа Ладя завел с Гашеком разговор о фельетоне в журнале «Час». Там зло высмеивали ректора Торговой академии Яна Ржежабека, австрийского прихвостня, прожившего несколько лет в России и награжденного царскими орденами. Фельетонист именовал Ржежабека «Журавиком», но это не меняло дела — намеки были весьма прозрачны. Вдруг Ладя вздрогнул:
— Смотри, вошел профессор Юнг!
— Ну и что? — лениво спросил Ярда. — Он не Ржежабек, не придирается к мелочам, не фискалит.
Ярда не лгал. Юнг резко отличался от остальных профессоров. Он недавно вернулся на родину из САСШ, где прожил почти двадцать лет и на собственном опыте узнал, что такое американский образ жизни. Кроме преподавания, Юнг занимался литературной деятельностью, переводами, редактировал журнал партии реалистов «Час» и время от времени печатал в нем под псевдонимом те самые фельетоны о Ржежабеке, которые так восхищали Ладю и других читателей, знакомых с порядками в Торговой академии, печатал, чтобы отвести душу.
И вот теперь этот Юнг не только вошел в кафе — он направился к их столику!
— Добрый вечер, друзья! Как поживаете? — весело спросил он. — Могу я посидеть с вами?
— Пожалуйста, пан профессор. Мы будем очень рады… — поспешил ответить Ладя.
Юнг опустился на стул и подозвал кельнера. Потом улыбнулся, словно вспомнив что-то забавное, и обратился к Ярде:
— Вы, юноша, если не ошибаюсь, Ярослав Гашек?
— Да, — подтвердил Ярда. — А это мой друг Ладислав Гайек, первокурсник нашей академии.
— Вы, — глядя на Гашека, сказал профессор, — на днях доставили мне большое удовольствие.
Студенты удивленно взглянули на Юнга.
— Я прочел ваш рассказ о словацких эмигрантах. Это прекрасная история, хотя по форме и напоминает анекдот. Правдивый анекдот. История лаконична, в ней есть приятный юмор. Это рассказ о словаке, который едва не эмигрировал в Америку, но раздумал, потому что из-за океана вернулся другой словак с пустыми карманами. Ваш рассказ оказался мне по душе — жаль, что я не встретил такого человека, когда сам собирался в Штаты. Смешно сказать, я тоже мечтал разбогатеть, как ваши герои, а вернулся ни с чем.
— Вы вернулись на родину с богатым жизненным опытом, вы переводили Байрона и Пушкина на чешский язык.
Юнг горько усмехнулся:
— Переводил я не для печати — для души. А есть надо было каждый день. Я бродил по Америке пешком, исходил несколько штатов. А кем работал, даже вспомнить трудно — и журналистом, и нотариусом, и кассиром, и переводчиком, и даже проповедником, как наш поэт и журналист Клацел…
Заметив, что Ладя украдкой на пальцах подсчитывает его профессии, Юнг сказал:
— Не старайтесь, юноша! Десяти пальцев не хватит, чтобы их подсчитать. Я и сам не все помню… Я едва не стал мистиком — меня спасли от этого Байрон и Пушкин. Зато я мог бы легко сделаться жуликом, В Америке это не трудно. Один мазурик вовремя подмажет правосудие и выйдет из грязи чистым, другой не подмажет и попадет за решетку. Там существует уйма нечестных способов делать деньги. Словацкие, польские, чешские, украинские крестьяне, приезжающие в Америку, труднее других привыкают к тамошним порядкам и мучаются больше других. А привыкнуть к «американской религии» благочестивым славянским крестьянам нелегко. Вы знаете, что сказал о ней Марк Твен? Деньги — вот бог. Золото, банкноты, акции — бог отец, бог сын, бог святой дух, един в трех лицах, — Юнг откинулся, наблюдая, какое впечатление произвели слова великого юмориста на его слушателей, и продолжал: — Не став ни верующим, ни миллионером, ни настоящим американцем, я скопил денег на пароход и вернулся домой.