Гашеку понравилось это сравнение. В памяти писателя всплыли рисунки Йозефа Лады — смешные драки в сельских трактирах. Ему стало весело. Хелена с улыбкой смотрела на собеседников.
— Ты так и напишешь в статье, Иван? — спросила она.
— Напишу, — Иван задумался, потом заговорил снова: — Второй аспект — сам Швейк. Это совершенно новый тип в мировой литературе. Он — родной брат чешского Гонзы, впервые перекочевавший из фольклора в художественную литературу и оказавшийся в водовороте нового времени. Швейк — хитроумный идиот, пожалуй, даже гениальный идиот. Благодаря своему глупому, но ласковому добродушию он может и обязательно должен везде выигрывать. Твой Швейк — не выдумка, он — наш, он составная часть нашего характера в такой же мере, как Дон-Кихот, Гамлет, Фауст, Обломов, Алеша Карамазов. Не зря же завопили реакционеры и выдвинули лозунг: «Не Швейк, а Жижка!» Вот что я хочу сказать в своей статье. Может быть, я додумаюсь до чего-нибудь еще, но основная линия тебе известна.
— Благодарю тебя, Иван. Когда я писал, мне не приходило в голову и сотой доли того, что ты сказал. Я просто видел своего героя — и рассказывал о нем. Но то, что говоришь ты, заставляет думать даже автора… Как-то в Киеве пан Масарик призывал легионеров соединить в себе, в своем характере религиозно-этические добродетели Петра Хельчицкого с военными достоинствами Яна Жижки. Масариковцы не могут принять Жижку без Хельчицкого, а нам он нужен безо всяких дополнений. Нам нужен был и Швейк. Этот маленький человек оказался сильнее Наполеона. Наполеон сохранил Австрию, породнился с Габсбургами, а Швейк разрушил Австрию, — Гашек помолчал и закончил: — Теперь у нас есть и Гусы, и Хельчицкие, и Жижки, и Швейки, и Гайды, и Частеки.
— Правильно, Ярда, — согласилась Хелена. — Ты отлично показал нашим тупоумным шильдбюргерам, что чешский национальный характер меняется вместе с изменением условий жизни чешского человека…
Ольбрахт спросил гостя, как идут его издательские дела.
— Плохо, — ответил Гашек. — У Зауэра нет денег.
— Неси свои рассказы к нам, — сказал Ольбрахт. — Я помогу тебе. Мне хочется время от времени получать от тебя, Ярда, фельетоны и рассказы для «Руде право».
— Что тут говорить? Есть спрос — будут и фельетоны. С тобой я рад иметь дело.
Сташек и Хелена наблюдали за ними. Над столом, тонко жужжа, вилась оса. Мелькая тигровой спинкой, она пыталась отведать яств, стоявших перед людьми. Хелена прогнала назойливую осу, наполнила бокалы легким вином.
День клонился к вечеру.
— Хорошо у вас, но пора возвращаться домой, — сказал Гашек и поднялся.
Гостя проводили до калитки, Сташек обнял его на прощание:
— Не забывай нас. Пиши «Швейка», радуй меня, старика. Я давно так не смеялся. Читаю твой роман и хохочу, как мальчишка…
Глава тридцать восьмая
Я живу сейчас у подножия замка в добровольном изгнании…
В конце августа у вокзала Теснов Гашек столкнулся со своим старым приятелем художником Ярославом Панушкой.
— Куда ты с таким скарбом? — спросил Гашек, окинув взглядом рюкзак и этюдник Панушки.
— В Липницу, на этюды.
— Возьми меня с собой. Я никогда не был в Липнице, все как-то обходил ее стороной.
— Едем. Вдвоем будет веселее.
Панушка осмотрел Гашека с ног до головы. Тот был в послеобеденном неглиже: расстегнутая рубашка, домашние туфли, непокрытая голова, а в руке — кувшин для пива. Гашек понял, о чем думает Панушка, и сказал:
— Я сбегаю за пивом и переоденусь.
Гашек быстро вернулся, мало что изменив в своем туалете.
«Видно, нелегко ему живется», — подумал Панушка, а вслух произнес:
— Спешим. Нужно еще взять билеты.
Друзья купили билеты до станции Светла и поехали. За веселыми разговорами время летело незаметно. В седьмом часу они вышли на платформу и начали спорить, кому что нести.
— Ярда, — предложил художник, — давай поменяемся ролями. Я понесу твои инструменты, а ты — мои.
Гашек немного поломался, но согласился.
Панушка передал ему свой тяжелый этюдник и взял у Гашека блокнот и карандаш. Друзья пошли по дороге на Липницу.
Вдали, на горе, торчали развалины старинной крепости с готическим замком, построенным более пяти веков назад. Крепость сгорела, и ее стены с башней разрушались от дождя и ветра.
— Ярда, — сказал Гашек своему другу, — издали эти развалины смахивают на уродливый паровоз. Вон та часть башни, которая похожа на трубу, простирается к небесам и умоляет их ниспослать ураган, чтобы он повалил ее — она уже не в силах выслушивать пустые разговоры чиновников и постановления правительства Чехословакии об охране древних памятников.