Панушка сидел, потрясенный исповедью друга. Он ничем не мог помочь ему, разве только деньгами и сочувствием.
Тучи густо заволокли небо. Ветер крепчал. Он дул со стороны Гумпольца. Один из его порывов сильно раздул костер.
— Как бы не устроить пожара, — сказал Гашек, гася огонь. — Чего доброго, сгорит последний мазхауз. Я не хочу быть липницким Геростратом.
— Хватит с тебя славы большевистского комиссара, — шутливо отозвался Панушка, забирая этюдник. — Пошли!
— Мы покидаем развалины средневекового замка как герои «бури и натиска», — сказал Гашек, театральным жестом обводя все вокруг. — Вот тебе руины, вот тебе пепелище, а герои идут навстречу урагану! Это — дань романтизму, недаром ты говорил, что я — романтик. Но я и реалист. Позади нас руины и погасший костер, вокруг свирепствует буря, а мы спокойно спустимся по тропинке и спрячемся от бури у пана Инвальда.
— Прекрасная программа! — заметил Панушка, спускаясь вслед за Гашеком. — Лучше не придумаешь.
Глава сороковая
Строить стал я на песке —
Развалилось.
Строить стал я на скале —
Развалилось.
А теперь я стану строить
С дыма над трубой.
Пан Геринк, инженер из города Светла над Сазавой, составил проект перепланировки и ремонта дома № 185 и смету расходов, необходимых для проведения работ. По совету инженера Гашек нанял трех каменщиков и плотника. Рабочие разберут крышу, укрепят кладку обветшалой задней стены мощным каменным столбом, поставят новые балки, стропила, сколотят из досок крышу и уложат на ней черепицу, пристроят веранду на бутовом фундаменте и пробьют семь дверных проемов. Хозяин домика на семи ветрах хотел, чтобы к нему со всех сторон приходили гости. Места хватит для всех. В домике шесть помещений: два — с фасада, три — в нижнем крыле, одно — возле подвала. Из окон домика открывается прекрасный вид в любую сторону. Гость увидит из домика замок и дорогу, ведущую к нему, долину с рощей и лугами, городок, его небольшие домики под красной черепицей и сады. Кто пожелает, может отдохнуть в треугольном садике под тенью фруктовых деревьев.
Строительные работы шли медленно — это беспокоило Гашека. Он старался ускорить их, нанял еще двух рабочих и помощника, бывшего солдата Карела Рериха. Дело пошло быстрее, но конца не было видно. Гашек засучил рукава и стал работать сам.
Зденек Кудей застал Гашека возле корыта, в котором гасили известь — он сыпал в него песок, лил воду, размешивал. Писатель выпрямился, обрадовался гостю, приветственно махнул рукой и, подозвав к себе Рериха, сказал:
— Продолжай. Помешай еще немного и подай раствор на веранду.
— Есть! — козырнул тот по-военному.
Гашек снял с себя женский фартук, вымыл руки и обнял Кудея:
— Идем к Инвальду. У себя дома я буду принимать гостей только поздней осенью.
— Чего ты только не делаешь! А теперь еще и строитель! Не помешает ли тебе эта профессия работать над «Швейком»? — не то шутливо, не то озабоченно спросил Кудей.
— Уже мешает, — признался Гашек. — У меня все получается по французской поговорке — «двенадцать профессий, тринадцатая — нужда».
— Кстати, я привез тебе долг.
— Спасибо, деньги мне сейчас очень нужны. За последнее время я сам задолжал Панушке, этот ремонт доконает меня. А как насчет австрийских календарей?
— Пришлось полазать по чердакам. Ты найдешь в них немало интересного.
— Нет ли там истории о безногом и безголовом солдате, который славит государя императора и полон решимости драться за него, пока, согласно присяге, не будет разорван на куски? Я читал об этом в Чешских Будейовицах перед отправкой на фронт.
— Наверное, есть. Я привез тебе целую пачку календарей, открыток и книг. Там ты найдешь рассказ о восьмидесятилетием монархе, который в полном одиночестве охотился в Альпах и спас мальчика, вытащив его из пропасти…
— Отлично. Сегодня вечером посмеюсь вволю. В этих календарях целые россыпи острот, проделок, невероятных историй. Можно лопнуть от смеха, читая всю эту чушь. Издатель сердится, что, мол, в «Швейке» мало шуток. Вот я и ищу их везде, где только могу. Если твои календари подойдут, то обязательно вставлю кое-что из них в «Швейка».
В трактире было немного посетителей. Все они весело приветствовали Гашека. Неподалеку от стойки сидел Штепанек и ждал своего хозяина. Внимание Кудея привлек большой рекламный плакат, висевший на стене. Он был написан самим Гашеком по просьбе постановщиков «Швейка» в Немецком Броде.