В рейхсрате было мало народа. Стоя на галерее, Гашек окинул беглым взглядом зал. Внизу стоял стол, за которым сидели важные господа, а неподалеку от стола, на трибуне, стоял толстый оратор и что-то говорил. Зал был наполовину пуст, а те депутаты, которые сидели в креслах, не слушали оратора и клевали носом.
Гашек удивился этой мертвой тишине. Парламент помнил немало бурь, обструкций, бешеных рукопашных схваток, кабацких сцен. Как-то один депутат затеял здесь драку, и, чтобы успокоить задиру, на него вылили графин воды. Был случай, когда председательствующего стукнули металлической чернильницей. Особенно бурно проходили дебаты о культурно-национальной автономии и равноправии языков. Депутаты кричали, оскорбляя друг друга, называя своих противников свиньями — славянскими или немецкими. Однажды дело дошло до того, что председательствующий вызвал на заседание рейхсрата жандармов, чтобы удалить из зала двенадцать депутатов-скандалистов.
Сейчас, как на зло, выступали скучные ораторы, толкли воду в ступе и не проявляли никакого желания затеять драку. Гашек зевнул и вышел на свежий воздух. Сколько бы ни выступали здесь чешские депутаты, представлявшие разные политические партии, в Чехии все оставалось без перемен.
Шагая по Франценсрингу, Ярда увидел летнее кафе. Он сел за столик под полосатым зонтом, заказал кофе и булочки и огляделся. Рядом сидели молодые люди примерно одного с ним возраста, одетые в яркие клетчатые костюмы, на их длинных ногах блестели американские рыжие ботинки и высокие гетры, а на стуле рядом лежали спортивные кепи английского покроя.
Подобного рода молодых людей Ярда встречал и в Праге. Он не любил их подчеркнутый снобизм, но как возможные герои юморесок они интересовали его. Попивая кофе, Ярда наблюдал за ними.
Молодые люди с жаром говорили о воздушном празднике, который должен состояться на ипподроме Фройденау:
— Там будут аэропланы, летающие шары, змеи, цеппелины… — перечислял один, вертя в пальцах пенсне.
— Соревнования будут в полетах по скорости, высоте и длительности пребывания в воздухе, — подхватил другой, более всех смахивавший на англичанина.
Самый юный из их компании спросил «англичанина»:
— А кто там будет из иностранцев?
«Англичанин» вытащил афишку, подал ему со словами:
— На, держи! Здесь все сказано.
Афишка пошла по рукам. Молодые люди прерывали чтение восторженными возгласами, называли марки аэропланов, качества машин… Удивительно, как все это помещалось в их головах. Слушая поклонников «авиатики», Ярда обратил внимание на старого чиновника, сидевшего поблизости. Вначале этот человек читал «Фрайе Прессе», но оживленная трескотня молодых соседей раздражала почтенного венца, и он, сложив газету, проворчал:
— Ни к чему хорошему эти летания не приведут. Летатели только зря ломают себе шеи и выбрасывают деньги на аэропланы…
Он сказал это негромко, но юнцы в клетчатых костюмах словно ждали такого вмешательства. Старший перестал вертеть пенсне, нацепил его на переносицу, словно желая рассмотреть, какая букашка посмела высказать свое мнение о летателях, и холодно процедил:
— Вы ошибаетесь. У авиатики великое будущее.
Его товарищи молчали, готовые поддержать своего вожака.
— Бог не дал человеку крыльев, значит, и летать ему не надо.
— Вы — ретроград! — ответил самый юный поклонник авиатики.
— На месте властей я запретил бы эти полеты… — продолжал старик, но «англичанин» не дал ему кончить фразу, подошел к столику, развернул «Фрайе Прессе» и, указав пальцем какой-то столбец, спросил:
— А это вы читали?
Старик взглянул на юнца, потом опустил глаза, отыскивая то место, которое указал ему «англичанин». Но тот опередил его и громко прочел:
— «Его величество государь император Франц-Иосиф I почтит этот праздник своим присутствием».
— Разве это не признание авиатики? — откликнулись товарищи «англичанина».
Гашек решил подлить масла в огонь:
— А я слышал, что государь император будет раздавать награды особо отличившимся летателям.
Юнцы с восторгом приняли это сообщение, ни на секунду не усомнившись в его истинности, и с новым жаром накинулись на старого чиновника. Гашек сразу показался им своим, хотя на нем не было ни клетчатого костюма, ни рыжих ботинок. Они бросали на него заговорщицкие взгляды и, наверное, пригласили бы за свой столик, но Ярда расплатился и ушел.