Теперь ему казалась привлекательной и ее внешность — Ярмила и вправду была недурна собой. Росту она была среднего, стройная, гибкая. Ее смуглое лицо обрамляли вьющиеся темно-русые волосы, которые она заплетала сзади и туго стягивала лентой, завязанной бантом. Нежный подбородок девушки украшала ямочка. Ярмила одевалась со вкусом, по моде, кое-что шила себе сама. Из своих нарядов она особенно любила синий костюмчик с матросским воротником. Не будучи красавицей, Ярмила умела понравиться тонким кокетством. Ее не портило даже пенсне, задорно сидевшее на вздернутом носике.
Ярмила тоже была не равнодушна к Ярде. Ей нравился этот немного странный, ни на кого не похожий юноша. Ее забавляли его рассказы о столкновениях с «хохлатыми», о путешествиях. Он казался ей и озорным, и смелым. В Ярде Ярмилу удивляло то, что он, отлично знавший торговое дело, готовый всегда помочь ей разобраться в торговых науках, отказался быть паном с белым воротничком и предпочел твердому заработку неверные литературные гонорары. Знание иностранных языков возбуждало у нее зависть — Ярда мог договориться с кем угодно и где угодно. Она была свидетельницей того, как он говорил по-русски с русскими студентами, занимающимися в Торговой академии. Ярмиле захотелось изучить этот язык. Ярда раздобыл ей грамматику и вызвался быть ее учителем. Оба были в восторге — лучшего предлога для свиданий не придумать, а Ярмила горела желанием изучить русский язык.
Теперь они встречались постоянно. Ярда оказался строгим преподавателем, он заставлял ее выполнять все упражнения и учить правила. Ярмила старалась. Эти занятия, интересные только для них, отдалили Ярду и Ярмилу от остальных знакомых. Обучая Ярмилу русскому языку, Ярда однажды услышал от нее, что «Митя» — женское имя, и долго смеялся над ошибкой Ярмилы. Она смеялась вместе с ним, и в память об этом забавном недоразумении Ярда окрестил ее Митей, а себя назвал Гришей. Русские имена стали для них талисманами, помогавшими им в изучении русского языка и науки любви.
Родители Ярмилы не одобряли выбора дочери. Ее избранник не внушал им доверия. Мужем Ярмилы они видели солидного инженера, чиновника, а не анархиста, атеиста, бродягу, журналиста с сомнительной репутацией, пишущего забавные, но несерьезные вещички… Надо было спасать положение, и нежные родители отправили Ярму на лето к старшей дочери, которая жила в городке Либань со своим мужем-инженером. Но Майеры плохо знали и свою дочь, и Гашека. Между влюбленными завязалась оживленная переписка на русском языке. Русский язык стал языком их любви. Ярда требовал, чтобы Ярмила во время каникул занималась русским языком, и писал ей стихи размером «Евгения Онегина» — по-чешски и по-русски. В этих стихах он изображал себя пражским Евгением, мечтающим о встрече с возлюбленной, бродящим по городу с книгой в руках и сигарой во рту.
Но как ни прекрасны были эти письма, влюбленным этого было мало. Ярда, привыкший путешествовать, шутя преодолевал сто километров, отделявшие Прагу от Либани, чтобы тайно в лесу повидать своего дорогого Митю.
Казалось, действительность была в заговоре с супругами Майерами. Она ничего не желала знать о романтике Ярославе Гашеке, то и дело напоминая ему, что он — писатель-юморист, подсовывала ему новых героев для юморесок, услужливо предлагала бесчисленные сюжеты рассказов.
Кто только не встречался Ярде на этих дорогах! Фабриканты, инженеры, торговцы, ремесленники, корчмари, крестьяне, священники, архитекторы, редакторы, писатели, простаки, жулики, цыгане, чехи, мораване, немцы…
Однажды он возвращался в Прагу поездом. Рядом с ним сидели крестьяне и оживленно беседовали об урожае.