Ярмила долго не могла понять своего мужа — то ли он, как ребенок, играет с Чижеком в магазин, то ли продолжает свои чудачества, начатые в «Мире животных», — чудачества, которые приносили одни неприятности.
Некий Франтишек Кочка, владелец цирка «Франтишек Кочка и вдова», просил фирму супругов Гашеков послать в Венгрию, в Дебрецен, двух молодых гиен.
Гашек списался с фирмой Гагенбека, заплатил ей немалые деньги. Вскоре гиены были отправлены из Гамбурга в Прагу. Покупка гиен сильно подкосила фирму. Чижек из кожи лез, стараясь покрыть новые расходы, и целыми днями бродил по Праге и ее окрестностям, держа наготове собачьи лакомства — сосиски и жареную печенку. Он ловил и подманивал собак. Полиция задержала его, когда он хотел увести прекрасного дога. На суде Чижек вел себя благородно — он не выдал того, кому поставлял собак. Кинологический институт остался без Чижека как без рук. Породистые собаки были проданы, а новые не поступали. Кормить дворняжек не имело смысла. Гашек выпустил их — такие собаки могли лучше прокормиться сами.
Как назло, куда-то запропастилась Кинология. Исчез талисман фирмы.
— Кинолог арестован, талисман потерян. Зловещие предзнаменования! — с комически-мрачным видом говорил Гашек.
— Ничего, придут деньги от Кочки, и все поправится! — весело говорила Ярмила.
Вскоре транспортное агентство сообщило, что гиены вернулись из Венгрии. В Дебрецене их никто не выкупил. Франтишек Кочка подрался, сел в тюрьму, цирк развалился, и гиены оказались не у дел.
При виде голодных, потерявших товарный вид гиен Гашек сказал:
— Наша счастливая звезда закатывается.
— Надо их откормить и продать зоологическому саду или цирку, — посоветовала Ярмила.
В библейской легенде семь тощих коров пожрали семь толстых. Две отощавшие гиены окончательно сожрали фирму супругов Гашеков, но при этом сами подохли.
Фирма супругов Гашеков обанкротилась.
Вскоре они переехали во Вршовицы, сняли там однокомнатную квартиру. Она была такая маленькая, что кухня служила им одновременно кухней, столовой и рабочим кабинетом для Гашека. Повсюду громоздилась нарядная мебель, вывезенная с первой квартиры, — для нее не хватало места, и новое жилище напоминало склад мебельного магазина.
Мечты Ярмилы о красивой жизни, о жизни-празднике не сбывались. Несбывшиеся мечты и надежды казались теперь такими же ненужными, как и наваленная до потолка мебель. Ярмиле было непонятно, как этого не замечает муж. Она не знала, что Гашек считал своим домом весь мир, а мирок, в котором она видела счастье, был тесен ему. Теперь он все чаще уходил из дома, чтобы вернуться поздно вечером. Где он бывал и что делал — Ярмила не знала. Чутьем она угадывала, что у нее нет соперницы-женщины. Соперницами Ярмилы были литература и политика. Писатель подумывал о создании своей партии — партии юмористической, способной высмеять всю политическую жизнь Чешского королевства и Австро-Венгрии.
Возвращаясь домой, Гашек играл под окнами на губной гармошке победную, жизнеутверждающую мелодию — фанфары из оперы Сметаны «Либуша». Возможно, сам композитор от такого исполнения переворачивался в гробу, но Ярмила, заслышав фанфары, бежала открывать дверь, втайне надеясь, что Яроушек несет ей какую-нибудь счастливую весть.
Всякий раз ее ждало разочарование. Гашек возвращался домой после очередной встречи с друзьями, нетвердо держась на ногах, ласково смотрел на готовую расплакаться жену и приносил ей очередную повинную…
Глава пятнадцатая
Шагал солдат по дороге: раз — два, раз — два!
Он пришел домой навеселе — это случалось с ним все чаще и чаще. Обычно Ярослав просил прощения у жены, но в этот раз, кое-как повесив пальто и шляпу, сразу прошел к столу, взял листок бумаги и перо.
— Хочу немного поработать, — объяснил он.
Ярмила не возразила ему, но глядя, как муж еле царапает пером по бумаге, иронически пожала плечами и ушла в комнату. Лежа на кровати, она вглядывалась в узкую полоску света под кухонной дверью и глотала слезы, чувствуя себя одинокой и обиженной.
Гашек сидел за столом, мучительно пытаясь вспомнить все, что хотел записать. Он помнил только — о солдате… О каком? Четыре года назад вышел его рассказик о доблестном шведском солдате — шведом он стал из цензурных соображений. Вся доблесть героя состояла в том, что он замерз на посту во имя своего короля и даже успел отставить оружие в сторону, боясь повредить его, когда упадет мертвый. Бедняга! Такими хотели видеть чешских воинов австро-венгерские монархи!