Холмс засмеялся в дыму, валящем из трубки:
– В самом деле, положение несколько унизительное: воздержание, которое обыкновенно расценивается как признак высокой морали, встает преградой на пути расследования.
Он, по своему обыкновению, внезапно вскочил, подошел к книжной полке и вернулся, неся в руках небольшую книгу, которую я видел впервые. Хотя его походка всегда отличалась уверенностью, сейчас детектив слегка запнулся, проходя мимо камина: взгляд его упал на какой-то предмет.
Я тоже посмотрел на каминную полку: ее поверхность оставалась неизменной, как проклятые барханы Афганистана. Все вещи покоились на своих местах: складной нож, пригвоздивший к деревянной плоскости пачку писем, персидская туфля, кабинетный портрет погибшей авантюристки Ирен Адлер и на самом краю – забытая щепотка табака.
– Вы читаете по-немецки, Уотсон?
– С запинками. Сами понимаете, только медицинские книги. Хм, Ричард фон Крафт-Эбинг, – пробормотал я, глянув на название книги. – Я слышал о нем; правда, вокруг этого имени разразился скандал.
– Превосходно! – Холмс устроился в плетеном кресле и принялся дымить как паровоз. – Поведайте мне о нем.
– Крафт-Эбинг утверждает, что выделил целый класс преступников: он называет их «убийцами на почве похоти».
– И что он под этим подразумевает?
– То, что желание убивать у них связано с плотскими побуждениями.
– И в чем отличие этих маньяков от тех, что движимы жадностью и жаждой мщения, или от совершающих злодеяния сумасшедших?
Я внимательно изучал плотные страницы томика:
– Не могу сказать. Я только слышал о нем, но работ его не читал.
– И как же получилось, что новость об этом чрезвычайно полезном издании совершенно обошла меня стороной? – заметил Холмс несколько раздраженно. Тон его голоса был слегка выше обычного. Когда сыщик чувствовал, что на него не обратили должного внимания или, того хуже, принизили, его голос взлетал к высочайшим нотам.
– Холмс, такие вещи по всему миру обычно обсуждаются исключительно тайком, в мужском кругу, в клубах и барах для джентльменов. Подобная информация не предназначена для широкой публики.
– И для женщин.
– Разумеется! Я бы собственноручно наказал того, кто подсунул бы подобное непотребство моей Мэри.
– И тем не менее жертвами убийств на почве похоти чаще всего становятся именно женщины, и иногда дети, если верить Крафт-Эбингу. – Холмс мог многого не знать, но неизменно умел выделить главное.
– Для начала нужно принять его теории за истину, а они подвергаются серьезным нападкам.
– Галилея тоже распекали.
– Не помню, чтобы вас хоть сколько-нибудь беспокоило вращение Солнца вокруг Земли или наоборот. Мы с вами уже спорили на эту тему.
– Меня, как и прежде, ни на йоту не волнует скучный порядок небесных светил. – Холмс сопроводил свои слова презрительным взмахом длинной узкой кисти.
Я впервые с удивлением заметил, что у него руки дирижера, которые говорят невероятно красноречиво, в то время как лицо его часто не отражает эмоций. Между тем мой друг продолжал:
– Я просто-напросто указал на то, что кажется мне интереснее предмета сего издания: новые идеи часто решительно отвергают. Впрочем, подозреваю, что теории фон Крафт-Эбинга принесут мне и делу гораздо больше пользы, чем круги, которые небесные светила навернули за несчетные тысячи лет.
Не сдержавшись, я рассерженно цокнул. У меня не укладывалось в голове, как детектив, настоящий ученый, исследующий через микроскоп мельчайшие частицы вещественных улик, может не придавать значения величественному ежедневному танцу планет и звезд, который виден невооруженным глазом.
Холмс пожал плечами и одарил меня одной из своих редких очаровательных улыбок – обычно так он поступал в разговоре с нервными клиентами, но не со мной.
– Я беспринципный человек, Уотсон, во всем, что никоим образом не касается непосредственно хода расследования. Однако я охотно узнаю новое. И похоже, этот Крафт-Эбинг в своей монографии, которую многие ненавидят, но все же жадно читают, описал целый класс Джеков-потрошителей.
Я начал перелистывать страницы в поиске группы слов, которую смог бы с ходу перевести.
– Как вы нашли эту книгу?
– Мне ее подарили.
Я ошеломленно взглянул на него. За свою работу Холмс получал оплату, иногда в виде весьма дорогих безделушек от богатых и титулованных персон, но никогда не брал ничего личного, вроде традиционных подарков.
Его губы были сжаты так плотно, что, казалось, их и динамитом не разомкнуть, но я заметил, что он слегка улыбается. Самодовольно.