Ерохин в третий или четвёртый раз перечитал послание. Поразмышляв затем ещё минут несколько, он, очевидно, принял решение и нажал на одну из кнопок.
— Слушаю, Нил Петрович, — раздался голос помощника.
— Пригласите ко мне Кондрашова.
Через пять минут старший следователь прокуратуры Антон Кондрашов вошёл в кабинет прокурора города.
— Вызывали, Нил Петрович?
— Вот, ознакомьтесь, Антон Викторович. Присаживайтесь…
— Анонимка, — поморщился Кондрашов, повертев письмо в руках. Тем не менее сел за стол и пробежал текст глазами. Затем, уже с заметно изменившимся выражением лица, прочитал письмо более внимательно, взял в руки конверт, изучил штемпель и лишь после этого серьёзно взглянул на Ерохина.
— Что скажете? — спросил тот.
— Да что тут сказать? Анонимка — анонимка и есть, Нил Петрович. По всей видимости, майор Кривошеин кому-то крепко поперёк горла встал!
— Н-да, — покивал прокурор, забыв улыбнуться. — Всем известно, что анонимка — штука пахучая. И кто-то может позволить себе её не нюхать. — Он поднял глаза на сидящего рядом следователя. — А мы обязаны! Обязаны, дорогой Антон Викторович…
Кривошеин снял трубку служебного телефона. Звонили из приёмной:
— Иван Фёдорович, комиссар ждёт вас.
— Спасибо.
Да, — в который раз подумал он, идя по коридорам Управления, — повезло им с «командиром». Вот уж действительно человек на своём месте. Правильно сказал когда-то Сизов[28]: «С такими людьми не только в разведку, но и — в атаку!»
— Садись, Иван, — не здороваясь, грозно насупился Соловьёв. — Я тебя, сидя, песочить буду. — Он взял в руки рапорт, который Кривошеин оставил утром у его помощника. — Такие, с позволения сказать, документы лично приносят, а не передают через секретаря. Ты бы мне его ещё по почте послал!
— Вас не было, товарищ комиссар. Поэтому я загрифовал, запечатал и попросил срочно вручить…
— Ладно, — перебил Соловьёв, — садись и давай ближе к делу. В первую очередь меня интересует, как ты догадываешься, наличие внутреннего врага. Для подключения Селиванова и начала расследования необходима хоть какая-то объективная информация. Мы не можем основываться только на сообщении, полученном таким путём от подобного «доброжелателя». Не тебе объяснять, чего от них можно ожидать, особенно в экстраординарной ситуации.
— Я абсолютно убеждён, товарищ комиссар, что это, к сожалению, правда.
Иван опустил глаза и тихо добавил:
— Только совсем не уверен, что нужно подключать людей Селиванова…
Он запнулся, однако тут же вновь взглянул на Соловьёва и договорил:
— Думаю, я сумею это сделать сам.
— Как тебя понимать?
— В двух словах не ответишь. С вашего разрешения, товарищ комиссар, я — по порядку. Дело в том, что этот Монах не только досконально, изнутри знает всю кухню, точнее — бандитскую систему Колчина. Он сам, так сказать, в стратегическом плане превосходит его. Именно поэтому тот и решил от него избавиться. И именно поэтому Монах сумел выжить. Он, как шахматист, постоянно просчитывает следующие ходы противника и опережает его, нанося упреждающий удар. Судите сами. Очевидно, он заранее как-то подстраховался от того, чтобы Богомол убил его сразу, — неслучайно его предварительно так основательно «обрабатывали». Далее — больница, откуда он, едва придя в себя, сбегает, несмотря на реальную угрозу смерти от ран и разных послеоперационных осложнений. Однако Монах идёт на это, потому что заведомо уверен, что Богомол его там отыщет. Как показали дальнейшие события, он был абсолютно прав и успел убрать голову буквально из-под топора. Но даже в этой экстремальной ситуации опять нашёл возможность нанести встречный удар, суть и значение которого мы не смогли сразу оценить и понять до конца.
Иван сделал паузу.
— В отличие от Колчина, именем которого он назвался, — тихо продолжил Соловьёв.
— Точно так, товарищ комиссар. Мы поняли, о чём он уведомляет Богомола, но не разглядели информации, адресованной нам, которую, как вы говорите, по почте не пошлёшь. И для того, чтобы сориентировать нас окончательно и конкретно, он вынужден был пойти на этот неожиданный и рискованный шаг… с моей женой. Поэтому я и утверждаю, что в данном случае мы просто не можем ему не верить. Да и косвенное подтверждение налицо: найти в течение нескольких часов в одной из городских больниц неизвестного с криминальными ранениями реально только по нашим каналам. И вот теперь, я подошёл к ответу на ваш вопрос о внутреннем враге…
— Ты считаешь, это — один из твоих людей, — помог ему комиссар.
— Так точно, — просто ответил Кривошеин.
С тяжёлым сердцем шёл Кондрашов на доклад к прокурору.
Последние дни он занимался исключительно этой злосчастной анонимкой. Зная Кривошеина не один год, он ни минуты не сомневался в его невиновности. Так что о бесстрастности говорить не приходилось. И чем больше набиралось данных, подтверждающих сведения, сообщённые в письме, тем сильнее становилось желание их опровергнуть. Однако, ему так и не удалось состыковать это субъективное желание с объективной возможностью. А чувства и эмоции к делу не подшивались.
Ерохину хватило одного взгляда, чтобы всё понять по выражению лица следователя.
— Присаживайтесь, Антон Викторович, — сухо произнёс он.
— Прежде, чем доложить результаты, Нил Петрович, — Кондрашов остался стоять, — хочу ещё раз повторить: я совершенно убеждён в том, что это всё — гнусная провокация в отношении майора Кривошеина.
— Дорогой Антон Викторович, — голос прокурора зазвучал ровно и как-то безынтонационно, — мы с вами не в судебном заседании. Давайте поэтому оставим пафос, а заодно и патетику, и обратимся к конкретным фактам, которые вам удалось установить, в результате предварительной проверки поступившей к нам информации. Сразу добавлю: как человек я не менее вас презираю источники подобного рода, а как прокурор не случайно дал это поручение именно вам, поскольку мне известно ваше высокое мнение о майоре Кривошеине. Так что, пожалуйста, садитесь и — я вас внимательно слушаю.
— Начну с того, что у Кривошеина вообще нет и никогда не было сберкнижки. Однако у его жены открыт счёт в сберкассе недалеко от дома. Именно на этот счёт восьмого апреля и были переведены пресловутые деньги в сумме трёх тысяч рублей, и перевела их действительно Дарья Степановна Клещёва, сын которой — один из активных членов разгромленной банды Макарова-Кабана — помещён в «Кресты». Банда эта, как известно, являлась основой преступной группы Колчина-Богомола, которая сейчас как раз и находится в разработке у специального подразделения, возглавляемого Кривошеиным.
— А где работает эта «богатая» мама?
— До недавнего времени она, уже будучи пенсионеркой, работала уборщицей в кинотеатре «Великан». Около года назад по состоянию здоровья уволилась. Согласно её показаниям, седьмого апреля к ней пришёл некий Петин друг, передал привет от сына и — вместе с номером счёта — наказ срочно перевести на этот счёт озвученную сумму. Он сказал, что сын сумел договориться со следователем, и тот обещал его выпустить.
— Понятно. И уборщица-пенсионерка побежала с утра пораньше в сберкассу.
— Почти. Только предварительно отвезла в ювелирный комиссионный на Рубинштейна «семейные реликвии» — бриллиантовую брошь и кольцо. Причём квитанцию из комиссионки она «догадалась» принести с собой на допрос. К этому должен ещё добавить, что, согласно внутритюремной агентурно-оперативной информации, Клещёв, вернувшись седьмого апреля с очередного допроса, сообщил, по секрету, двум сокамерникам, что надеется скоро выйти.
— А кто его допрашивал в этот день, вы не знаете?
— Знаю, Нил Петрович, — вздохнул Кондрашов. — Сам я, конечно, не стал пока, но… Попросил Водопьянова полистать дело, в порядке прокурорского надзора. Седьмого апреля Клещёв был на допросе у следователя Астахова и настоял на конфиденциальной встрече с майором Кривошеиным, заявив, что у него к начальнику есть «важный разговор». Однако, согласно протокольной записи, он всего лишь просил Кривошеина о внеочередном свидании с матерью.