«Троян нарисовался — больше некому! Резво шустрят живоглоты!»
— Отопри. — Он слегка мотнул головой и строго взглянул на Корейца: — Но секи в три шнифта![34]
Тот кивнул, достал пистолет, щёлкнул предохранителем и лишь затем открыл.
На пороге действительно стоял Троян. Держа руки в карманах и будто не замечая Корейца, он медленно, как бы нехотя, вошёл и, не спуская с Колчина остекленевшего взгляда мутных, неправдоподобно тусклых глаз, приблизился почти вплотную.
Остановившись наконец, он неторопливо вынул пачку «Беломора», вытряхнул папиросу, убрал пачку обратно в карман, достал зажигалку, прикурил… И всё это — странно спокойно, по-прежнему молча и неспешно.
— Я не думаю, что тебе надо было приходить сюда… — начал Богомол.
Однако договорить не сумел, потому что в следующую секунду пуля разнесла ему кадык.
Кореец не успел даже заметить, как и когда Троян выхватил волыну.
Он отреагировал лишь на выстрел, чисто автоматически нажав на курок и выпустив почти всю обойму в уже мёртвого Бовкуна…
ЧАСТЬ III
Возвращение на круги чужия…
Глава 32
Ночное бдение
— Вон у того дома притормози, Олег, — попросил Саныч.
— Где?
— Да прямо у подъезда.
Круглов остановил машину около красивого старого дома на Большой Пушкарской, заглушил мотор и взглянул на сидящего рядом учителя.
— Не передумал откровенничать? — спросил тот. — Тогда пошли.
Они поднялись по широкой лестнице на четвёртый этаж. Здесь Саныч открыл тяжёлую дверь морёного дуба и щёлкнул выключателем. Справа, на стене, зажглась неяркая лампа под зеленоватым абажуром, осветив уютную прихожую.
— Добро пожаловать в мою берлогу!
Олег вошёл вслед за хозяином и закрыл за собой дверь.
Саныч нажал ещё на один выключатель, и по комнате, на пороге которой замер Круглов, разлился приглушённый свет двух напольных ночников. Правая стена — вся сплошь, до потолка — была занята книжным стеллажом. Слева, в углу, стояла широкая тахта, а напротив неё, тоже в углу — высокий торшер и старинное кресло-качалка. Прямо, у окна, находились массивный письменный стол и замечательное кожаное кресло с овальной спинкой и кожаными же подлокотниками. Лишь двадцатидюймовый монитор современного компьютера вносил, пожалуй, некоторую дисгармонию в общую обстановку. Больше в комнате не было ничего. Если не считать завешенного тяжёлой портьерой — Олег не сразу заметил его в полумраке — входа в небольшой альков.
— Проходи, располагайся, — хлопнул гостя по спине Саныч. — Ты где предпочитаешь разговоры разговаривать: в комнате или на кухне?
— Да, в принципе, всё равно…
— Если всё равно, идём на кухню. Кофе пьёшь по ночам?
— Стаканами!
Они прошли на довольно просторную, прекрасно оборудованную кухню.
— Я вот тоже «злоупотребляю». В Германии же забыли, что такое настоящая джезва, там, в основном «кафе-машины» — кофеварки всех видов и невозможностей.
— А у нас всё больше растворимый — ни вкуса, ни аромата. Так, видимость запаха…
— Во-во! А из кофеварки — кофе без «правильной» пены… Это ж ещё хуже, чем коньяк без лимона! Всё жить спешат, время экономят: пьют на ходу, едят на ходу… Для любой немки что-то самостоятельно приготовить не из полуфабриката — подвиг, достойный книги рекордов Гиннеса. Совсем другой менталитет! Кстати, ты знаешь, кто придумал коньяк лимоном закусывать? Нет? Николай Второй, Царство ему небесное! Французы сколько веков коньяк пьют? А не допёрли до лимончика… Про Грузию с Арменией уж молчу! Ладно, собственно, пока я кофеварю, ты мог бы уже рассказывать, Олег, — одно другому не мешает.
— А курить здесь можно?
— Дыми. Пепельница — на подоконнике…
— М-м-м-м… Как кофеёк-то пахнет!!!
— Достань чашки, кофеман! Нет, не эти, левее… Не смотри, что керамика — в них остывает медленнее, я это у итальянцев подглядел. Ну так, итак…
— Знать бы, с чего начать, — вздохнул Олег и сделал первый, осторожный глоток. — Начну уж прямо с вопроса. Скажи, пожалуйста, Саныч, можно ли при помощи этой вашей чёрной магии, например, заставить человека выпрыгнуть из окна или напугать его до смерти — в буквальном смысле, или…
— Достаточно, я понял. Ты только про кофе не забывай… Помнишь нашу «КаКу»?
— Классную Конституцию?
— Её самую.
— Ещё бы! Такое разве забудешь! Два пункта — первый: «Учитель всегда прав!», второй: «Если учитель неправ — смотри пункт первый».
— Я сейчас не столько о содержании говорю, сколько о названии. Конституция действительно классная! Назови её, например, «Конституция класса», не меняя ни точки внутри — и что будет? Пшик, хоть и тоже «КаКа». С магией ситуация обратная… — Саныч сделал паузу и неожиданно ухмыльнулся, не спуская с Олега вдруг потемневших глаз. — Её как ни назови, чёрной, белой или серой в крапинку, магия — магия и есть. И она может всё. Ну, или почти всё. Был бы доступ к телу.
— Доступ к телу?
— Угу.
— Как это понимать?
— Может, правильнее начать не с ведьмовского ликбеза вообще, а с твоего рассказа, в частности, о том, чем вызван сей повышенный интерес к эзотерике? И по возможности — с максимально подробным, детальным изложением сюжета.
— Хорошо, — согласился Круглов. — Только, я надеюсь, вас не нужно…
— Не нужно, — перебил Саныч с лёгкой улыбкой. — «Тайну вклада» я тебе гарантирую.
— Лады… Вам говорит о чём-нибудь имя Монах?
Удивлённо взметнув бровь, Саныч отпил из своей чашки и, не отрывая глаз от её чёрного круга, переспросил:
— Имя?
Затем, чуть пожав плечами, мотнул головой:
— Извини…
— Ну, не имя — кличка, — поправился Круглов. — Этот человек в течение последних лет двадцати являлся основной головной болью правоохранительных органов, причём не только питерских…
И Олег рассказал учителю всё: и о событиях последнего времени, и о своих выводах и подозрениях, и о совещании у генерала, и о присутствии там человека из ФСБ.
Потягивая ароматный кофе, Саныч слушал молча, не перебивал и не задавал вопросов. Только в выражении лица его что-то неуловимо изменилось. И цепкий взгляд следователя — чисто автоматически — отметил эту почти незаметную метаморфозу, приняв её за напряжённую сосредоточенность специалиста. Хотя сам «специалист», доведись ему увидеть себя в этот момент, назвал бы это несколько иначе. Например, сосредоточенной настороженностью…
— …Вот, собственно говоря, и всё, — закончил Олег и вопросительно взглянул на Саныча.
— Всё… — эхом отозвался тот, встал, потянулся и посмотрел в окно. — Люблю я это время года. Небо светлеет прямо на глазах. Всё-таки природа не изобрела ничего прекраснее питерских белых ночей! — Он вновь обернулся к Олегу. — Ну и чего ты ждёшь от меня?
— Хотелось бы знать, что вы… ты обо всём этом думаешь и можешь ли помочь?
— Что касается первой части вопроса, то, хотя картина очевидна, прости меня, даже для тебя, поразмышлять тут есть над чем. Тем паче, видишь, и кагэбэшник ваш — того же мнения. При том что, в отличие от тебя, имеет целый штат консультантов.
— Каких консультантов?
— А ты не знаешь? Ещё в КГБ существовала эта специальная структура, парадоксальная, кстати, по сути своей, когда под крышу одного управления свели воедино и серьёзных учёных, занимающихся проблемами внеземных цивилизаций и космического оружия — короче, материалистов чистой воды: астрофизиков, микробиологов, химиков, — и тех, кого в народе до сих пор величают экстрасенсами. Терпеть ненавижу! Это ж надо было придумать такое гаденькое словцо! Так вот, как ты понимаешь, ФСБ унаследовала эту фирму. В Питере отдел этих самых «сенсов», думаю, по-прежнему находится на Крестовском. И твой эфэсбэшный коллега наверняка с ними посоветовался, прежде чем нанести визит в вашу контору. Кстати, когда я говорил, что здесь есть, над чем призадуматься, то имел в виду именно этот визит, точнее — сам факт визита.