— Там показывали купающихся в водопаде девушек.
— Эти девушки живут здесь и поныне. Когда я был тут в последний раз, то в соответствии с фаа Самоа меня угощали кавой, которую, по местному обычаю, готовит дочь вождя или кого-то из местной знати.
— Сегодня это редкость…
Мы тронулись в путь, и вскоре дорога пошла резко вниз. Вдали виднелось изумрудное море, которое плохо просматривалось из-за крон пальм. Двадцатимильная поездка поперек Уполу не заняла у нас много времени.
— Вы знакомы с местным этикетом? — вдруг забеспокоился Боб.
— Не имею о нем ни малейшего представления. А вы думаете, что нам устроят прием?
— Если застанем старого Оволу, то кто знает… Итак, слушайте и запоминайте. Никогда не начинайте беседу в самоанском доме стоя. Беседу ведут сидя. Этикет требует сидеть со скрещенными ногами. Ноги вытягивать перед собой не следует. Уж если совсем невмоготу сидеть в такой позе, то можно прикрыть ноги циновкой и изменить положение.
— Хорошо, постараюсь запомнить.
— Если нас будут потчевать кавой, то нужно стряхнуть несколько капель.
— Понятно, что еще я должен знать?
— Нельзя ездить верхом на лошади или раскрывать зонтик вблизи фале, в котором происходит собрание…
— Ни лошади, ни зонтика у меня нет…
— А ведь в самом деле.
Боб замолчал.
Деревня Лефага оказалась такой красивой, что так и просилась в кадр. Песок на пляже был ослепительнобелым. Маслянистые волны набегали на берег. Стволы деревьев склонились над водой. В пальмовой роще стояли аккуратные домики местных жителей. Деревню со всех сторон окружали крутые зеленые холмы. Чувствовалось легкое дуновение ветерка, слышались глухие раскаты волн, бьющихся о прибрежные коралловые рифы. Пейзаж украшали рыбачьи лодки да красочные фигурки в легких разноцветных рубашках и лавалава, мелькающие на протоптанных тропинках.
Боб пошел узнать об Оволу. Я очень обрадовался, что наконец остался один и могу оглядеться. Присев на сломанную пальму, я стал пристально рассматривать окружающий пейзаж…
Боб вернулся минут через пятнадцать и сказал, что никакого приема, никакой кавы и никаких новых раковин для отцовской коллекции не будет. Дело в том, что старый Оволу отправился в Паго-Паго, чтобы навестить своих родственников.
— Поплыл на обычном каноэ вместе со своим десятилетним внуком. А ведь до Паго-Паго почти сто миль, — досадовал Боб.
— Это же Острова Мореплавателей, как назвал их Бугенвиль. Разве такая прогулка считается далекой для островитян?
— Говорят, что они должны приплыть послезавтра. Вдруг там случится какая-нибудь фиафиа… Не знаю, что делать, вернусь, пожалуй, в Апиа и там подожду. Мне кажется, раковины у Оволу есть, но без него их не хотят показать.
Боб так расстроился, что невозможно было смотреть на него без сожаления. В столицу мы возвращались кружным путем, вдоль побережья. Однако на этой трассе мало что удалось увидеть. Настроение у Боба было мрачное. Природа тоже тосковала — начался сильный тропический ливень. Сквозь завесу дождя виднелись лишь очертания больших церквей. Их было много, и они казались огромными. Если бы меня попросили дать Уполу другое имя, то я назвал бы его «Зеленым островом церквей».
В Восточное Самоа пришлось собираться в спешке. Я узнал, что единственный самолет полетит завтра, а следующий — только через десять дней. Ни малейшей гарантии, что мне удастся попасть на этот самолет, у меня не было. Я бросился в Апиа, чтобы успеть на местный пароходик, который доставит меня в Паго-Паго — самый красивый порт на всем Тихом океане.
Услужливый Боб помог мне — подвез в порт и посадил на пароход. Часов через восемь я должен был попасть в международный аэропорт Тафуна. Стояла чудесная погода, а сто с лишним километров, отделявших Уполу от острова Тутуила, обещали быть восхитительной прогулкой.
За кормой постепенно исчезали строения Апиа, а на фоне голубого неба отчетливо вырисовывалась вершина горы Ваэи. Где-то там осталась могила Стивенсона. Море было спокойным, а соленый ветер приносил приятную прохладу.
Я распаковал свои сокровища, состоявшие из нескольких десятков красочных западносамоанских почтовых марок. В отличие от марок Тонга это были миниатюрные произведения искусства, отображавшие историю островов и другие события. Здесь имелась красивая серия марок, посвященных трем кораблям Якоба Роггевена[Роггевен Якоб (1659–1729) — голландский мореплаватель. В 1721 г. предпринял кругосветное плавание и открыл остров Пасхи (1772 г.), посетил острова Туамоту, Самоа и Ява, — Примеч. пер.] (в 1722 году он открыл группу островов Самоа). На 'некоторых марках помещались деревянные скульптуры, иллюстрирующие самоанские мифы. На одной, достоинством в десять сене[В 1975 г. самоанская денежная единица тала, равная 100 сене, превышала стоимость австралийского доллара. — Примеч. авт.], был изображен мифический рыбак с крючком, вылавливающий из океана острова Уполу и Савайи. На другой восседала сама госпожа Эгги Грей на фоне собственного отеля. Любопытнее всего мне показалась памятная марка, которую Самоа выпустило в честь Уильяма Уиллиса. Генеральный почтмейстер Самоа, безусловно, заслуживает всяческой похвалы за издание этой марки. Уиллис, вне всякого сомнения, был самым необыкновенным гостем, когда-либо посетившим эти острова.