попробовать сладкие губки моей американской девочки. Она приоткрывает
рот, приглашая вовнутрь. Лучше и не придумаешь. Её язык по-хозяйски
блуждает у меня во рту, танцуя головокружительный танец с моим.
Мой поцелуй решительный, поскольку слишком давно я не прикасался к
Лорелин. Да, и представить себе не могу, как с ней может быть иначе.
Разорвав поцелуй, чтобы отдышаться, я скольжу губами по её шее до самого
плеча.
- Мне нравятся эти маленькие веснушки. Я скучал по ним.
Она тихонько хихикает, когда я спускаюсь вниз по её груди. Вобрав её грудь в
рот, она перестает смеяться и делает столь необходимый глоток воздуха. Я
слышу её стон "Ооо", когда тяну зубами сосок, пока он не становится
твердым и не вытягивается. Слегка прикусываю его, поскольку знаю,
насколько чувствительны её соски, и как легко она возбуждается, когда я
проделываю это. Перемещаюсь к другому её соску и проделываю с ним то же
самое, прежде чем спуститься ниже.
Растянувшись на кровати, я не могу перестать пялиться на её живот. Ласкаю
его рукой, не касаясь пирсинга, как в памяти всплывает наполовину пустая
пачка противозачаточных. Я не могу перестать размышлять или даже
надеяться на то, что когда-то здесь могла бы расти часть меня. Поверить
только, я мечтаю о нашем с Лорелин ребенке, и меня ничуть не смущает это.
Коснувшись губами её живота, я чувствую, как её пальцы скользят по моим
волосам. Я смотрю на нее.
Она поднимает голову, чтобы посмотреть на меня.
- Что такое?
Сегодня я не буду поднимать этот вопрос; еще не время. Я не хочу, чтобы
хоть что-то помешало мне оказаться внутри неё.
- Ничего, - шепчу я, дабы не упустить местечко, где она больше всего хочет
меня.
Я хочу продлить это удовольствие как можно дольше, как только возможно.
Став на колени между её ног, поднимаю её ногу, чтобы поцеловать, и замечаю
нечто, чего не было три месяца назад - надпись, вытутаированная на
внутренней стороне лодыжки.
- Что это?
Оперевшись на локти, она смотрит на меня взглядом умной задницы, тем
самым говоря "а что это по-твоему?" А ей и не надо ничего говорить, у нее и
так всё написано на лице. Некоторые вещи никогда не меняются, но, должен
признаться, я даже рад. Я скучал по её скверному характеру. Ни одна девушка
не ругала меня так, как это делает Лорелин – за исключением Маргарет
Маклахлан.
Я постоянно слышу, что мужчины женятся на женщинах, похожих на их мать.
Может быть поэтому я так сильно люблю мою американскую девочку.
Мыслями возвращаюсь к насущному вопросу, наклоняя голову, чтобы, как
следует, рассмотреть татуировку.
- Он всегда будет песней, которую я пою.
Я смотрю на нее.
- Когда ты её сделала?
- Спустя пару недель, как вернулась из Австралии.
Думаю, её татуировка как-то связана со мной, по крайней мере, я надеюсь на
это, но я хочу знать наверняка.
- И о ком же идет речь?
Она вздыхает, качая головой.
- Ты действительно хочешь знать правду?
Да.
- Черт, да. Я хочу услышать это от тебя.
- Она о тебе, Джек Генри. Ты всегда будешь в каждой песне, которую я пою.
- Мне нравится.
Она наблюдает за тем, как я целую место, где она заклеймила меня своим
телом навсегда.
- Я хочу быть твоей песней, Лорелин.
Я поднимаю её ногу и целую внутреннюю часть бедра.
- Всегда.
Не разрывая зрительного контакта, я перемещаюсь на другое бедро.
- И навсегда.
Она закрывает глаза и снова опускается на кровать. Я слышу, как она тяжело
дышит, когда я губами приближаюсь к местечку, где она хочет меня, где она
больше всего нуждается во мне. Её ноги дрожат, когда я развожу их в
сторону. Прижимаюсь носом к гладкой коже там и делаю глубокий вдох.
- Я люблю твой запах.
Она извивается подо мной. Стоя между её ног, я тянусь к ней губами, но не
прикасаюсь. Должно быть она ощущает мое теплое дыхание на её коже. Я
слышу, как она шепчет:
- Пожалуйста...Джек Генри...не заставляй меня умолять тебя, - прижимаясь
при этом бедрами к моему рту. Её перемещения говорят о том, что она
страстно желает, чтобы мой мягкий, влажный язык облизал её.
Держу пари, я мог бы заставить её кончить, даже не прикасаясь к ней, но