В самом деле, казалось бы, для ответа на этот вопрос необходимо было найти некую объективную эстетическую закономерность или закономерности, некие объективные качества красоты, которые нашим субъективным ощущением мы и воспринимаем как красоту действительности. Именно такой путь подхода к решению проблемы настойчиво подсказывает весь опыт материалистической гносеологии.
Но, как мы только что убедились, поиски «объективной красоты» на практике оборачиваются поисками нематериального содержания объективного мира. «Объективно-прекрасное», в любом варианте, — это же и есть особый «объективно-эстетический предмет», воспринимаемый исключительно субъективным ощущением, определяемый исключительно через это ощущение и принципиально непознаваемый рационально, иначе говоря, не познаваемый вообще, ибо он по самой своей природе остается за пределами истины.
Хотим мы того или нет, мы оказываемся перед вопиющим противоречием. С одной стороны, чтобы материалистически решить проблему прекрасного, очевидно, необходимо найти вне сознания объективно-прекрасное. Иначе наше субъективное ощущение красоты как бы повисает в воздухе, открывая настежь двери идеалистическим концепциям. С другой стороны, с точки зрения материализма, в мире не может присутствовать нечто не познаваемое наукой и, следовательно, не входящее в истину.
С одной стороны, необходимо доказать объективность прекрасного. С другой — такая объективность, окажись она доказанной, восстает против материалистического решения основного вопроса философии.
Так выглядит до конца обнаженная сложность задачи.
Из двух противоположных суждений, подавляющих своей противоречивостью, второе — несомненно. Теоретически оно неуязвимо. Следовательно, чтобы выйти из создавшегося тупика, необходимо со всей внимательностью присмотреться к первому положению и постараться понять, в чем заключается его уязвимость и как следует изменить постановку задачи, дабы она оказалась разрешимой.
В том, что вне сознания существует нечто совершенно объективное, вызывающее в нас чувство прекрасного, сомневаться не приходится. Стало быть, единственно возможным вариантом, разрешающим возникшее противоречие, может быть предположение: то, что вызывает в нас ощущение красоты, само по себе не является объективной красотой.
Иными словами, нам следует прежде всего ответить на вопрос: обязательно ли наше субъективное ощущение красоты должно иметь своим источником вне нас объективное качество или объективную закономерность именно красоты?
На первый взгляд, постановка подобного вопроса как бы вступает в противоречие со всей материалистической теорией познания, превращая ощущение прекрасного в чисто субъективное, априорное свойство сознания наделять внешний мир несуществующим объективно качеством. Не здесь ли прямой путь в субъективный идеализм? Как пишет один из авторов-«общественников», «отрицать объективность эстетических свойств — значит отрицать объективную причинную обусловленность эстетических категорий, отрицать объект эстетического отношения со всеми вытекающими отсюда субъективистскими последствиями» 38.
Однако так ли это? Ведь речь идет не о том, будто вне сознания нет ничего объективно определенного, что могло бы вызывать наше субъективное ощущение. Речь вдет о другом: существует ли красота, именно как красота, вне сознания, или же некое вполне объективное явление, не будучи объективной красотой, вызывает в нас субъективное чувство красоты?
Такое предположение вовсе не представляется абсурдным. Все, что нам известно о красоте, что говорит опыт ее познания и изучения, свидетельствует о том, что красота — это наше человеческое, глубоко эмоциональное переживание, возникающее при столкновении сознания с теми или иными фактами и явлениями действительности. Мы можем лишь констатировать, что качества данного предмета вызывают в нас чувство его красоты, что мы чувствуем его красивым; но ничто не доказывает при этом, что предмет обладает, помимо всех своих качеств, еще и особым объективным качеством красоты. Скорее, напротив. Любое объективное исследование предмета свидетельствует об обратном.
Нельзя забывать, что ощущение красоты — это, пусть чрезвычайно сложное, особенное, требующее внимательного исследования, но все же именно ощущение. Следовательно, как и при всяком ощущении, наше чувство, в данном случае эстетическое, в силу своей непосредственной природы неизбежно переводит внешние объективные закономерности на специфический язык человеческих чувств, дающих нам правильную картину мира, но уже не в его объективных, не зависящих от человеческой реакции характеристиках (раскрываемых научным анализом и логическим мышлением), а в наших субъективных непосредственных переживаниях. Эти последние никогда не бывают и не могут быть тождественны объективному источнику во вне, ибо они есть психофизическая реакция на этот источник и в отличие от абстрактного познания не способны объективно-логически проанализировать собственную его природу. Иначе зачем было бы нам абстрактное мышление? «Ощущения не похожи на объективные свойства именно потому и именно в той мере, в какой они есть ощущения, то есть психические явления, факты сознания [...] Значит то, что в ощущениях есть специфически чувственного, то есть переживания сладкого, зеленого, горячего, скользкого и т. д., не может быть присуще объектам: если бы было иначе, то объекты превратились бы в комплексы психических переживаний»33.
В. И. Ленин писал, что «чувства дают нам верные изображения вещей, что мы знаем самые эти, вещи, что внешний мир воздействует на наши органы чувств» 40. Но в то же время «чувственное представление не есть существующая вне нас действительность, а только образ этой действительности» 4I.
Так, наше ощущение холода, хотя и дает нам правильные сведения об изменении температуры во вне, но дает их в образно-человеческо-субъективной форме. Оно ни в коем случае не тождественно физическому явлению, вызывающему это ощущение. Например, перейдя из теплой комнаты в прихожую, мы ощутим холод. Но войдя в ту же прихожую с мороза — почувствуем тепло. Субъективно мы ощутим объективную перемену температуры. Но в обоих случаях наше субъективное чувство не будет тождественно этой температуре, так как ощущение холода или тепла — это человеческое переживание, а не сама объективная реальность. Ощущение запаха не тождественно тем частицам вещества, которые попадают на слизистую оболочку носа, хотя и фиксирует именно это попадание. Ощущение боли от укола булавкой, хотя оно зависит и от формы булавки и от того, насколько глубоко погрузилась она в тело, тем не менее не тождественно этой булавке.
В своей знаменитой работе «Материализм и эмпириокритицизм» В. И. Ленин приводит мысли Фейербаха на этот счет: «[...] Мой вкусовой нерв такое же произведение природы, как соль, но из этого не следует, чтобы вкус соли непосредственно, как таковой, был объективным свойством ее, — чтобы тем, чем является (ist) соль лишь в качестве предмета ощущения, она была также сама по себе (ап und fur sich), — чтобы ощущение соли на языке было свойством соли, как мы ее мыслим без ощущения (des ohne Empfindung gedachten Salzes) [...]» 42 «Ощущение красного цвета, — напоминал Ленин, — отражает колебания эфира, происходящие приблизительно с быстротой 450 триллионов в секунду. Ощущение голубого цвета отражает колебания эфира быстротой около 620 триллионов в секунду» 43.
Непосредственный образ даже таких «первичных» качеств, как форма или размер, вовсе не обязательно идентичен действительной, объективно существующей форме (или размеру) предметов, хотя он и дает нам субъективное отражение именно действительной формы (или размера) предметов. Глядя, например, на квадратный стол, мы воспринимаем его зрительно в большей или меньшей перспективе, делающей его стороны неравными, а прямые углы превращающей то в острые, то в тупые. Уходящие вдаль рельсы мы воспринимаем сходящимися в одной точке. Если же мы видим предмет не в перспективе и фронтально освещенным, то вообще не чувствуем непосредственно его протяженности, воспринимая, например, куб как плоскость, шар как круг и т. д.