Выбрать главу

И что делать? Читать, слушать музыку не хочется, писать уж и подавно. Значит, как повелось у меня в последнее время, вспоминать. Вон там, на той спортплощадке, я ломал голову над ответом на вопрос для предисловия к студенческому альманаху – трудно ли быть первокурсником? Да, трудно, особенно когда тебе этого совсем не хочется. Когда ты разочарован. И напуган. Но вместо этого я, по своей привычке, нагородил философских метафор, которые и сам теперь с трудном расшифровываю.

В кармане завибрировал телефон. Я достал его, как всегда, ожидая, что это какой-то волшебник из мира больших и серьёзных людей, который предложит солидный аванс, а потом взмахом своей волшебной палочки вытащит меня из трясины безвестности. Но это была мама, она переслала сообщение от сына её подруги, он продаёт свой 12-й айфон на 256 гигабайт за 68 тысяч. Тут же представил, как мой счёт, и без того уже в последнее время сильно издёрганный тратами на рекламу моей музыки, пустеет на треть, и внутри всё сжалось. Нет уж, спасибо, меня и мой старенький SE устраивает.

И, вместо того, чтобы убрать телефон, я полез в ВК – проверить результаты той самой рекламы, которую я предпочитаю айфонам. 100 тысяч просмотров на нашем с Женей клипе. И только 100 лайков. И один новый комментарий. Никакого резонанса, никаких волшебников. Очередное разочарование. Я ещё несколько раз обновил уведомления, будто пара-тройка новых лайков могла спасти положение. А потом заблокировал телефон и запихнул его поглубже в карман.

Дул холодный, пронизывающий ветер, дома, со всех сторон окружавшие Ходынку, были похожи на причудливые конструкции из «лего», собранные давно выросшими детьми, уже изрядно запылившиеся. Я сидел, обхватив руками колени, подрагивая от холода, смотрел на редких прохожих, гуляющих по дорожкам далеко внизу, потом – на кусочек белой кожи, трепетавший на рукаве моего рваного бомбера, – и чувствовал себя потерянным, сбившимся с пути, одиноким. Но я больше не упрекал судьбу за то, что она не спешит награждать меня за мои многолетние труды, – я лишь спрашивал у неё: почему? И тут же отвечал себе: потому что мне этого и не надо. Я представил, как мой счёт раздувается от гонораров, как на улице все меня узнают, как я этому радуюсь, как привыкаю к этому, потом – как устаю от этого, как я сижу на холодном полу своего большого загородного дома, мучимый невыносимой лёгкостью бытия, как не знаю, куда мне девать деньги, потому что я не настолько изворотлив, чтобы, как другие богачи, прятаться от пустоты в благотворительности, и как через силу продолжаю творить, делая вид, будто бы мне ещё есть что сказать.

Незаметно для меня ветер стих. А затем вдали, за домами, на самой кромке неба засветило солнце. Разлилось раскалённым золотом в открывшейся вдруг прорехе в облаках, будто свет из какого-то другого, потустороннего мира. Дома придавали ему геометрически ровную форму, отчего казалось, что это свет от прожектора или софитов. И тут на освещаемой им небесной сцене началось представление. Большое, кучерявое, низкое облако вдруг ожило, взвихрилось и закрутилось, движимое каким-то неведомым, не ощутимым на земле ветром. Бледно-золотое, оно походило на дракона с китайской гравюры. Каждый его коготок двигался слаженно со всем телом. А за ним тянулась целая вереница других причудливых зверей. Но, выплывая из столпа света, они все как один снова становились тем, чем были изначально, – просто массой испарившейся воды. Как и нас, живыми их делал свет.

Когда это звериное шествие закончилось, я перевёл взгляд на зрительный зал, бескрайний и тёмный, как в кинотеатре. Я сидел в нём один.

«И всё-таки хорошо жить», – сказал я вслух, уже больше не угнетаемый ни одиночеством, ни своей безызвестностью, и пошёл греться в примыкавший к Ходынке ТЦ «Авиапарк». А когда я, уже спустившись с холма, обернулся, небо снова было серым и непроницаемым.