Вернувшись в лоно семьи, я начала понимать, какие замечательные люди мои родители. Едва не потеряв их, я теперь понимала, как они мне дороги. Во мне пробудилось уважение к маме за то, что она отказалась от своей карьеры ради семьи, и, конечно, мне стало понятно, почему отец настороженно относился к тому безумному образу жизни, к которому я с такой страстью приобщалась в Лондоне.
Но мне надо было наводить и другие мосты. Не проходило и дня, чтобы я не вспомнила о том, как обошлась с Вики и Бекки. Эти воспоминания не давали мне покоя. Целый год я набиралась мужества, прежде чем смогла увидеться с Вики. Мы приехали в Эдинбург провести выходные с мамой, папой и Фионой. Адам предложил зайти к Вики. Я три раза подходила к ее дверям и поворачивала назад. В конце концов Адаму пришлось подталкивать меня в спину.
— Звони сейчас же! — велел Адам таким строгим голосом, что я не решилась более отступать.
Дверь открыл Джэмми, и, как только узнал меня, тотчас же расплылся в улыбке.
— Мама, тетя Лора пришла! — крикнул он.
Вики подошла и уставилась на меня своими огромными карими глазами.
— Ну, такое разве что в книжках бывает. Что тебе надо? — резко спросила она.
— Помнишь, я как-то раз сказала, что, может, наступит такой день, когда мне понадобится твоя помощь, — сбивчиво проговорила я, чувствуя себя ужасно неловко.
— И что? — Вики холодно смотрела на меня.
— И вот теперь хочу попросить тебя об огромной услуге: я прошу тебя простить меня.
Несколько секунд она молчала и не сводила с меня глаз. Затем лицо ее расплылось в улыбке, и она рассмеялась.
— Извини, но я просто не могла удержаться. У тебя такой испуганный вид. Разве я такая страшная? Заходи же, дурочка.
У Вики всегда была добрая душа. И вот мы уже пьем чай и сплетничаем обо все понемножку. Адам помогает Джэмми построить госпиталь из конструктора «Лего». И я понимаю, что мне ужасно повезло: у меня есть великодушная подруга, умеющая прощать!
— Жизнь слишком коротка, чтобы ее разбазаривать на мелкие ссоры, — объяснила Вики, кивнув в сторону своего сына, которого она едва не потеряла.
Вернуть Бекки оказалось труднее. Я оставила сорок три сообщения на разных автоответчиках, а также связывалась с ее родственниками и друзьями в Лондоне и Глазго. Наконец я получила от нее открытку из Нью-Йорка.
Вот что она написала:
«Не думай, что я простила тебя. Я все еще очень, очень сержусь. Просто хотела тебе сообщить, что живу сейчас здесь вместе со своим другом — художником из Пуэрто-Рико, которого зовут Рауль. Я работаю в ресторане азиатской кухни в Ист-Виллидж. Короче, угадай, кто у нас был вчера? Венеция! В память о прошлом я плюнула ей в тарелку с рыбой. Надеюсь, тебе будет приятно. Бекки».
Хотя она не оставила ни телефона, ни адреса и не написала на прощание, что целует и обнимает меня, я знала: это было начало нашего воссоединения. Через три месяца она позвонила из Глазго — рассказать, что рассталась с Раулем и вернулась домой в Шотландию. Это мама, которой надоело передавать мои сообщения, заставила ее позвонить. Бекки спросила, нельзя ли ей приехать ко мне, потому что она хотела получить извинения из первых рук. Она также добавила, что с нетерпением ждет, когда наконец сможет увидеть, как я буду перед ней прогибаться.
— О господи, ты поправилась! — вот что она сказала мне, как только сошла с поезда в Абердине.
Теперь мы поменялись ролями. Я приехала с работы. На мне были резиновые сапоги, грязные джинсы и старый дырявый свитер Адама. Бекки же вернулась из Нью-Йорка совершенно другой женщиной. Она была вся такая холеная, с женственной шаловливой стрижкой и маникюром. Одета она была так, что даже героини сериала «Секс в большом городе» могли бы гордиться таким нарядом. В общем, выглядела она классно и действительно шикарно. Но я не стала завидовать: это была минута ее торжества. Она в прямом смысле заставила меня целовать ее холеные ноги — прямо на вокзале, что было довольно унизительно, но все же едва искупало мою вину.
— Повторяй за мной, — потребовала она. — Я плохая подруга и буду вечно благодарна, если моя бывшая лучшая подруга Ребекка любезно согласится простить меня за совершенные мною гнусные преступления против человечности.
Я послушно сделала, как она сказала, и повторяла эту мантру до тех пор, пока мы обе не начали глупо хихикать, стоя на платформе, и в конце концов я уже не могла вымолвить ни слова. Затем мы обнялись, и смех застрял у меня в горле, превратившись в громкие рыдания.