— Давай, начинай! Просто рассказывай в камеру о себе. У тебя пять минут, — вернуло меня к действительности щебетание Тины.
Я чувствовала себя так же, как, вероятно, чувствовала себя моя мать, когда я подарила ей на день рождения мобильник: была возбуждена и вместе с тем совершенно не понимала, что надо делать. В какую дырку говорить? К кому обращаться? Как говорить, громко или нет? Впервые в жизни перед тем как открыть рот, я думала, что говорить… а потом — словно прыгнула со скалы в воду.
— Привет, меня зовут Лора Макнотон. Мне двадцать пять лет, я журналистка и работаю в журнале «Глиц».
Безбожно потея под светом прожекторов, вся опутанная по ногам проводами, я рассказывала о своей работе, квартире, о своем парне, о жизни вообще, обращаясь к мертвому стеклянному объективу, мерцающему в полуметре от меня. Все происходило словно в каком-то странном, фантасмагорическом сне. Так хотелось повернуться к людям и рассказывать про свою жизнь им, потому что они могли слышать и понимать меня. Но было приказано не отрывать глаз от камеры. А ведь эта чертова машина тупо уставится на тебя и молчит — не подбодрит взглядом и не захихикает в ответ на удачную остроту. Но я старалась вовсю: то изображала из себя принцессу Диану с ее беззащитным выражением огромных глаз, то сексуально надувала губки, то принималась вещать бесстрастным голосом диктора программы новостей. А напоследок изобразила слегка чокнутого шута горохового — ведущего детской передачи. Старалась я вовсю, но вместе с тем очень беспокоилась: так ли все делаю? Можно моргать или нет? Не слишком ли быстро говорю? Видна ли капелька пота на моей верхней губе?
Не знаю, сколько времени я говорила: может, пять минут, а может, секунд тридцать или часа три. Но в какой-то момент вдруг выдохлась. Все. Конец. Выдавила из себя задумчивое «м-м-м», обвела глазами съемочную бригаду и застенчиво улыбнулась: ну что, не слишком опозорилась? Я так долго и напряженно смотрела в камеру, что перед глазами поплыли белые круги, и не сразу удалось найти взглядом Тину.
— Молодец, Лора! — объявила она голосом, в котором, похоже, звучал неподдельный энтузиазм, и ребята даже захлопали. — А теперь познакомься, это Мадлен.
Откуда ни возьмись возникла полная женщина средних лет в халате лимонного цвета. На лице ее был толстый слой макияжа, а на голове тюрбан. Она подвинула табурет, стоявший напротив меня, и довольно грациозно для своего веса взгромоздилась на него.
— Мадам Мадлен — хозяйка публичного дома для садомазохистов, — совершенно серьезно обратилась ко мне Тина. — У тебя пять минут, возьми у нее интервью и постарайся как можно больше узнать про ее работу.
Ну теперь-то я знала, что делать. В журнале «Глиц» обожали печатать всякую клубничку, и не раз моя трудовая неделя начиналась с подобных бесед с работниками секс-индустрии и их клиентами. Я знала все про сладострастие медленного раздевания, сладострастие боли от хлестких ударов плеткой, мучительное сладострастие господства и подчинения. С уверенностью могу сказать, что на этой теме я собаку съела. Под напором моих вопросов Мадлен быстро размякла, и мы с интересом слушали ее сообщения: и про то, как она ставила клистиры членам парламента, и про то, как в костюме школьной училки хлестала по заднице магнатов СМИ, и про то, как обряжала в подгузники финансовых воротил, которых утомила роль взрослых на всяких советах директоров и одолела тоска по колыбелькам и ласковым маминым рукам. Даже Тина едва удерживалась, чтобы не захихикать, а значит, справилась я на отлично. Пять минут промелькнули, как несколько секунд.
Я стала неуклюже слезать с табурета. Задница моя совсем онемела, и, наверно, из-за этого я зацепилась за какой-то провод, кубарем полетела вниз и уткнулась носом в ботинки Мэтта. Он помог мне встать на ноги, даже не пытаясь удерживать бурного смеха. Потом отстегнул провода, не упустив возможности еще раз обшарить мою грудь, и как-то недвусмысленно непристойно подмигнул. Тина вывела меня из студии и проводила к выходу.
— Я позвоню на днях, как только продюсер посмотрит запись, — сказала она, одновременно кивая красотке ростом под метр восемьдесят, которая, похоже, тоже явилась на пробу. Одного взгляда на соперницу было достаточно, чтобы едва теплившаяся надежда на успех испарилась. У меня похолодело в груди. Теперь вероятность того, что Тина позвонит, практически сводится к нулю, подумала я тогда. Ну что же, по крайней мере, им было весело.