Это сделано для всех, чтобы все видели.
На моей спине — это напоминание о моей реальной стоимости.
Выжгли, как у обычного скота, металлическим раскаленным тавро, поставив клеймо собственности. Буквы расплылись, поскольку я слишком сильно дергалась и орала, но все равно можно четко прочитать слова:
Валдислав Михайлов
8
Джек
Я просыпаюсь под звуки грома и дождя, колотящего по окну. Сильно. Дождь, бл*дь, идет на Рождество, а у меня в голове все стучит. Бл*дь. Я слишком стар для подобных игр.
Было все нормально, пока мы играли в безобидную игру для подростков Fuzzy Duck, но когда плавно перешли на Dirty Pint, я три раза подряд неправильно кинул жребий, я пропал. Черт возьми, Томми пил виски, я пил пиво, Лиам сидел с «Гиннессом», девушки пили вино и коктейли. Похоже, я понемногу добавил всего в свой стакан. Даже мысль об этом сейчас вызывает у меня рвотный рефлекс.
Я поворачиваю голову и охаю.
— С Рождеством, — говорит девица рядом со мной.
Я замираю. Не могу вспомнить, как уходил с этой женщиной.
Она поднимает голову от подушки, и я пытаюсь сфокусировать на ней взгляд. Блондинка с накладными ресницами, с размазанной помадой, но выглядит неплохо. Я смутно припоминаю ее. Она была в розовом топе и кожаной мини-юбке. Она так заправилась «горючим», что ей пришлось пойти пописать в кусты в чьем-то саду. Черт, мне было ненамного лучше. Я вспоминаю, как поднялись к ней в квартиру.
— Ты загляденье, Джек Айриш, — говорит она.
Ее голос, словно нож, проходит сквозь меня. Я ругаюсь и поднимаю руку, показываю, чтобы она не говорила ни слова! Она не обращает внимание на мой жест.
— Что не нравится? Ты вообще дышишь, а? — спрашивает она и громко смеется. Ее смех, как пулеметная очередь, отражается у меня в голове.
— Бл*дь, — бормочу я. Надо же, я даже могу говорить!
Ее рука тянется к моему паху. Я хватаю ее за запястье и холодно смотрю на нее.
— Нет.
Она хмурится.
— Вчера ты так не говорил.
— Да, вчера было все намного лучше. Утро всегда ужасно. — Я резко поднимаю себя в вертикальное положение, ноги с глухим стуком приземляются на деревянный пол. Холодный, и под ногами полно использованных презервативов, новая вспышка боли выстреливает в голове.
— Ты сегодня совсем другой, — обвиняет она меня.
Щурясь от утреннего света, я надеваю трусы и хватаю рубашку с пола. Я перевожу взгляд на женщину, застегивая пуговицы.
— Прости. У меня раскалывается голова, и я не в настроении заниматься болтовней.
Она переходит на другой тон, пытаясь меня умаслить.
— Хочешь, я приготовлю тебе завтрак?
Я практически вскакиваю в джинсы.
— Я ценю твое предложение…
— …Мелани, — добавляет она.
— Очень мило с твоей стороны, Мелани, но я немного спешу. — Усевшись на кровать, я тянусь за носками.
Она дотрагивается до моей руки.
— Нам же было весело прошлой ночью, не так ли? Было же хорошо вместе, да?
Я с трудом подавляю желчь, поднимающуюся к горлу. Ненавижу цепляющихся женщин. Женщин, которым недостаточно намека. Нужно ударить их по голове гребаным кирпичом, чтобы они поняли.
— Да, конечно.
— Может, мы могли бы встретиться как-нибудь, пойти выпить, а?
Я улыбаюсь.
— Знаешь, милая, возможно нет.
— Почему ты такой ужасный? Сегодня же Рождество.
Я протягиваю руку к дверной ручке, открываю дверь ее квартиры-студии.
— С Рождеством, — говорю я, выходя за порог.
Лифт не работает, поэтому я спускаюсь по лестнице. Здесь пахнет несвежей мочой. Снаружи поливает дождь. Все вчерашнее волшебное снежное волшебство пропало. Я смотрю на часы. Уже десять тридцать.
Я открываю дверь и выхожу под холодный колючий дождь. Он хлещет по мне, моментально намочив одежду. Все магазины закрыты, улицы пустынны. Вода струйками бежит по асфальту. Мои ботинки скрипят под дождевой водой, когда я иду по тротуару. Я добираюсь до Килберн Хай-стрит и решаю не утруждать себя возвращением к себе домой. Дом моей матери находится менее чем в пятнадцати минутах ходьбы. Я отправляюсь к ней. Через десять минут я стою перед ее дверью. Ее соседка выглядывает из своего окна. Увидев меня, она машет мне рукой.
Я киваю и вставляю ключ в замок маминой квартиры. Как только дверь открывается, я попадаю в запахи рождественского ужина.
Она выходит из кухни, в фартуке, надетом на новое красное платье. С кружевным воротником и перламутровыми пуговицами. Ее щеки розовые от жара кухни, и ее светло-голубые глаза расширяются от удивления, глядя на меня.