– Мальчики, когда обед? – ною я, развалившись на кровати.
Оставшиеся двое охранников молчат, как-то веселее, когда их было десять внутри и пятнадцать снаружи. Приподнимаюсь и вижу, что никого нет – пусто.
– Ей, вы куда смылись? – поднимаюсь с кровати и подхожу к двери.
Там есть маленькое окошко с решеткой, чтобы охранники в коридоре могли наблюдать, есть ли подозреваемый в комнате. Встаю на носочки и, держась за решетку, смотрю в освещенный факелами коридор.
– Эй, мальчики! Пора обеда! – кричу во все горло, пытаясь высмотреть хоть одного.
Куда они все пропали? Кто меня тут сторожить-то будет? А если сбегу? Им же скучно без меня будет. Кто же с таким страшным лицом будет требовать у них добавки? Раньше в этой тюрьме добавки ни одному заключенному не давали, пока голод не довел меня до истерики с бросанием тарелки между глаз одному из охранников. Может они боятся, что я опять на них наброшусь? Да не виновата я, что форма на них не держится! Холодно мне было, одеяло тонкое, вот и решила одолжить в одного из охранников одежду. Ну и что, что первыми штаны стащила? Ну и что, что без его согласия? Ему же потом все понравилось! Особенно когда я его ремнем из штанов отхлестала, жаль ремень забрали. Вдруг там, среди охранников, есть еще такие милые мазохисты? Хорошо штаны оставили, я даже не побрезговала их надеть, под кружевное платье.
– Да где вас носит? Я же сказала, что больше раздевать вас не буду! – ору в окошко зло.
Житель пуза недоволен – жрать им, видите ли, подавай. Вот серьёзно, если она в пузе такая прожорливая, то боюсь представить, сколько она будет съедать, когда родится. Вся в мамочку!
– Эй ты, швабра! Рот закрой! Здесь тоже люди, между прочим, есть! – кричит мне откуда-то какая-то тётка.
Пытаюсь ее высмотреть и замечаю в карцере Е женские глаза.
– Ты это мне? – немного удивляюсь таком смелому заявлению.
Раньше люди рядом со мной так не говорили.
– Тебе, а еще кому! Страшила чертова! Как ты посмела моего Иганришнарчика ножом пырнуть? Да я тебе за это всю рожу выпалю, такое проклятие на тебя наложу, что волосы все выпадут, а зубы наоборот вырастут, как у акулы в три ряда!
Дальше с уст незнакомки вырвался поток бескрайнего мата, который я со всей добротой душевной принялась перекрикивать своим.
– Какой еще твой? Я тебя сейчас по стеночке раскатаю, вобла языкастая! – ору, даже долбанув дверь коленом.
– Ты сначала меня достань, помесь червя и черепахи! А с Игнаришарчиком у нас всегда были особенные отношение, – сладко пропела эта выдра с насмешкой.
– Хватит коверкать его имя! Кто ты такая вообще, чтобы его так назвать? Вобла крашенная! – двинула по двери рукой и ноль реакции.
Хоть бы выбила ее, а не в щепки разнесла! Совсем забыла, что обычные люди так не могут. С досадой застонала, в животе аж урчит.
– Я его любовница, почти что невеста! – гордо заявляет эта пигалица, не подозревая, что ей конец.
– Какая еще любовница? Какая невеста?! Ты что охренела, жаба?! Мой он, мой! – рычу, пнув дверь снова, она даже заскрипела, но с засовов не слетела.
– Твой? Так почему ты здесь в камере сидишь, если твой? – ядовито замечает эта пигалица.
– А ты-то почему здесь, раз уж у вас такие отношения? – язвлю зло.
Девка из карцера напротив на мгновение замолчала.
– Спасибо, – сказала она вдруг, и я слегка удивилась такому повороту.
– За что?
– Ты спасла моего брата, Вальтера. Вот по той причине, что он мой брат я и нахожусь здесь, – отвечает, спрятавшись, чтобы я ее не видела.
Немного зависла на незнакомом имени, а затем поняла, где слышала его раньше – это же муж Пенелопы. Там значит его сестра сидит? Ну да, теперь понятно, зачем эту стерву закрыли здесь. Интересно, а ее почему еще не казнили? Неужели некромант и с ней тянет, как со мной?
Вдали коридора послышался топот, несколько охранников подбежали к моей камере. Ну, наконец-то, обед! Как так можно вообще мучить беременную великаншу? Совсем что ли бессовестные? Плевать, что о моем интересном положении не знают, все равно нужно быть тактичней с женщинами. Дверь в мой карцер открыли, но еду не дали. Вместо этого явились какие-то черти в белом с длинными ушами. Не сразу среди них узнала Нальнара и его родителей, потому что искала взглядом только еду.
– Бог ты мой, сейчас она еще страшнее, чем на балу, – схватилась за сердце эльфийка.
– Я вас тоже не очень-то рада видеть, – бурчу недовольно, – в отличие от вас, папочка!
Делаю резкий шаг к отцу Нальнара и сразу же становлюсь прихваченной им самим, да еще сгруженной в непонятные объятия. Ох, как это кое-кому в пузе не понравилось! Сдавленно крякнула, эльф сразу отпустил, подумал, что сжал слишком сильно.