— Ничего подобного! Просто я философ, имеющий свои принципы!
— А в чем заключаются эти твои принципы?
— В том, что нет никакого греха снять ризу с иконы св. Петра, если хочешь надеть ризу на икону св. Павла!
— Не понимаю!
— Я говорю, подобно вашей бабке Маргарите Наваррской, языком притч. Риза — любовь, икона — женщина, которую обожаешь. И если риза всегда со мной, а в путешествии мне вместо св. Петра встретился св. Павел, то…
— Милый мой Ноэ, ты просто развращенный вольнодумец! Я отвергаю такие нечестивые принципы!
— Посмотрим, посмотрим! — насмешливо сказал Ноэ.
В этот момент в дверях появился хозяин; он почтительно доложил, что гусь шипит на вертеле, и попросил своих гостей в ожидании соблаговолить отдать честь матлоту из угря, тушеной турской свинине и остатку кабаньего окорока, не пренебрегая парой запыленных бутылок старого вина.
Как раз тут появился и горожанин с молодой женщиной. Генрих любезно подскочил к последней, подал ей руку и усадил на почетное место справа от себя. Уселись за еду. Горожанин держал себя очень хорошо: он не говорил лишнего, хотя и не отмалчивался, был почтителен без низкопоклонства и угодливости, любезен без навязчивости. Молодая женщина, к которой он обращался на «вы», называя ее Саррой, тоже держалась прелестно: она очень мило отвечала на любезности и галантные шутки принца и его спутника, но при этом ее лицо становилось печальным.
Принц старался рядом ловких расспросов разузнать, кто такие его собеседники. Что старика звали Самуилом, это Генрих узнал из обращения к нему Сарры, но от каких-либо разъяснений Сарра и Самуил решительно уклонялись, ограничившись замечанием, что едут из Тура в Париж. Как только ужин кончился, Сарра ушла к себе в комнату, а Самуил отправился в соседнее помещение, где ему приготовили постель.
— Пойдем подышим свежим ночным воздухом! — сказал принц, увлекая Ноэ на улицу.
— Уж не собираетесь ли вы поговорить со мной о Коризандре?
— Ты все смеешься! — ответил Генрих.
— Ничуть не смеюсь. Просто мои предсказания сбываются, и вы уже «втюрились» в хорошенькую мещаночку.
— Ошибаешься! Меня просто интригует: кем она приходится этому горожанину? Дочерью, женой? И она ли именно та женщина, которую вчера преследовал Рене!
— Ну, все это не так-то легко узнать!
— Если это его дочь…
— Что тогда? — спросил Ноэ принца.
— В таком случае у него очень хорошая дочь, только и всего. Но если это — его жена… о, тогда…
— Ах, бедная Коризандра! — рассмеялся Ноэ.
— У тебя отвратительная манера издеваться! — воскликнул Генрих, кусая губы. — Так я же докажу тебе, что ты ошибаешься, и уйду спать!
Придя к себе в комнату и приказав подать лампу, Генрих не раздеваясь уселся на кровать и глубоко задумался, но не о Коризандре, а о прелестной незнакомке.
— Кажется, Ноэ прав! — пробормотал он. — Я готов забыть Коризандру… Нет, я вижу только одно средство оживить в своей душе ее образ — это вскрыть и прочесть ее письмо, адресованное к подруге детства!
IV
Генрих Наваррский развязал узел шелковой тесемки, развернул письмо Коризандры, подвинул лампу и прочел:
«Дорогая моя Сарра!»
Это имя заставило его вздрогнуть.
«Сарра! — подумал он. — Но ведь так же зовут прелестную незнакомку? Но нет, Коризандра вскользь упомянула, что ее подруга никогда не уезжает из Парижа, так что я наверное застану ее там. Следовательно, это — просто совпадение!»
Успокоив свои сомнения этим размышлением, он продолжал читать:
«Это письмо вручит тебе молодой дворянин мужественного вида и красивой наружности. Этого дворянина, который впервые отправляется в Париж, зовут Генрих Бурбонский, принц Наваррский. Но тебе он представится просто под именем Анри, и ты не должна и вида подавать, что знаешь о нем что-нибудь большее, так как по воле своей матери, королевы Жанны д'Альбрэ, он должен жить в Париже инкогнито. Мой юный принц храбр, смел, остроумен, порядочен, но… ему только двадцать лет! Понимаешь? Нет? Ну так я должна сделать тебе признание: я люблю его, и он любит (или воображает, что любит) меня. Он расстался со мной с самыми священными клятвами вечной любви… Но что такое клятвы двадцатилетнего ребенка? Их уносит первый встречный ветер…»
«Ба, да уж не предвидела ли Коризандра, что я встречу такую прелесть между Блуа и Божанси?» — подумал Генрих, прерывая чтение, а затем продолжал:
«А я очень ревнива, милая Сарра, и сердце сжимается у меня при мысли, что там, в Париже, другая полонит его сердце! Вот поэтому-то я и обращаюсь к тебе, милочка Сарра, поручая тебе своего Анри. Вот что мне пришло в голову. Хотя мы и не видались с тобой пять лет, с тех пор как ты вышла замуж за Лорьо, но я уверена, что ты по-прежнему красива, если только не стала еще лучше. Наверное, большая толпа воздыхателей бродит с наступлением вечера около твоего дома. Ну так пусть же вместе с Анри одним воздыхателем станет больше! Если Анри увидит тебя, он сейчас же влюбится в тебя. Но ты так же красива, как и добродетельна, а к тому же крепко любишь меня. Поэтому ты будешь просто кокетничать с ним, разжигая его страсть, откладывая решительный шаг со дня на день. В пылу увлечения Анри не станет обращать внимания на других женщин и таким образом уцелеет для меня вплоть до своего возвращения домой, где я заставлю его поплатиться за попытки изменить мне! Вот та просьба, которую я имею к тебе, дорогая моя Сарра! До свидания! Вспомни наше милое детство в замке моего отца и продолжай по-прежнему любить меня! Я вкладываю в это письмо еще записочку к твоему старому мужу, который, надеюсь, в случае необходимости предоставит свой кошелек к услугам моего Анри. Еще раз всего хорошего. Твоя Коризандра».