Роб тревожился, даже несмотря на то что письмо Сары излучало любовь, радость и счастье. Письмо сестры на десяти страницах заканчивалось так: «А на тот случай, если ты не знаешь, Роб Адамсон, на случай, если ты не заметил, пока сердито пялился на него, скажу, что Питер Дэлтон самый красивый мужчина в мире (о родственниках по вполне понятным причинам мы не говорим!!!)».
На следующий день после письма Сары Роб получил короткое письмо от Питера:
«Роб!
Если бы Сара была моей сестрой, я, без сомнения, испытывал бы те же чувства, что и ты. Пожалуйста, поверь, что я знаю, какая она особенная, как дорога вам, и что я люблю ее. Обещаю, что позабочусь о Саре. Я буду любить ее со всей силой, на какую способен, и дам ей все, что должен дать.
Питер».
Роб встретился с Питером следующим летом. Он вернулся «в колонии» на длинный уик-энд, совпавший с празднованием Четвертого июля. Роб приехал неспроста: он надеялся восстановить отношения с родителями и хотел по-настоящему познакомиться с Питером. Робу необходимо было убедиться, что безграничная радость Сары, доходящая до него через Атлантику в письмах и телефонных звонках, была неподдельной.
Счастье Сары было неподдельным. Она, вне всякого сомнения, очень любила Питера. И хотя огромная радость Сары была тихой, как и она сама, и не предназначалась для посторонних глаз, Роб увидел ее, потому что хорошо знал сестру. О Питере судить было труднее, потому что его Роб не знал и потому что зять держался отчужденно и настороженно. Однако темные глаза Питера всегда смягчались, когда он смотрел на Сару, как в тот день в розовом саду. И Роб решил – потому что его сестра верила в это и потому что он сам хотел в это поверить, – что Питер тоже любит Сару.
Роб и Сара сходили на две одноактные пьесы Питера в «Ла-Маме», и Роб воочию убедился в замечательном таланте своего зятя. Роб послужил связующим звеном между Сарой и их родителями, спокойно заверив Шейлу и Джеффри, что их дочь чувствует себя хорошо, что она счастлива и ей ничто не угрожает.
Но действительно ли ей ничто не угрожало? Этот вопрос терзал Роба, когда восьмого июля он летел обратно в Лондон. Действительно ли хрупкая Сара была в безопасности рядом с этим темным молчаливым незнакомцем, который брал ее на верховые прогулки в Центральный парк, на каток в Рокфеллеровский центр и на скоростные поездки по Стейтен-Айленд?
Роб на это надеялся. Молился об этом.
– Сара, что там за шум? – спросил Роб, когда позвонил, чтобы поздравить ее с двадцать первым днем рождения. Звук очень походил на собачий лай.
– Это Оладья. Наверное, ее напугал телефон.
– Оладья?
– Возможно, такая кличка больше смахивает на школьное прозвище, но она действительно похожа на оладью. – Сара засмеялась. – Иди сюда, маленькая, поздоровайся с дядей Робом.
– Сара?
– Она щенок светлого коккер-спаниеля… засмущалась. Свернулась клубочком на коленях у Питера.
– Сара…
– Роб, у меня нет никаких причин не заводить собаку. У мамы и папы была параноидальная болезнь неведомых опасностей.
– Они только хотят, чтобы ты была здорова.
– Знаю, – неожиданно мягко ответила Сара.
– Ты говорила с ними? – с надеждой спросил Роб.
– Да. Я использовала твой замысел и послала им забавную открытку. По-моему, статуя Свободы помогла. Не слишком туманный символ, но это подействовало. На прошлой неделе я обедала с родителями. Кажется, мы достигли прекращения огня, если не перемирия.
– Будет и перемирие. Я уже заключил его с ними. – Немного помолчав, Роб тихо добавил: – По-моему, мы движемся к миру.
– Это было бы чудесно, – задумчиво проговорила Сара, знавшая, что для этого ей предстоит долгий путь. Шейла и Джеффри все еще лелеяли нескрываемую надежду, что Питер Дэлтон исчезнет из их жизни и Сара вернется в Гринвич. Когда она заговорила снова, в ее голосе зазвучала гордость: – Я только что послала тебе отклики на пьесу Питера «Карусель». Критике она понравилась!
На свой двадцать первый день рождения Сара получила Оладью. На двадцатидвухлетие она отправилась в Рим.
Сара прислала Робу телеграмму в его кабинет в «Таймсе», где он работал полный день с тех пор, как восемь месяцев назад закончился срок его учебы на Хатауэйскую стипендию.
«Рим. Мой день рождения. Жду. Сара».
Роб улыбнулся, прочтя телеграмму сестры. Затем легкая морщинка прорезала его лоб, когда он с изумлением осознал, что не виделся с Сарой два с половиной года. Благодаря частым письмам и телефонным разговорам Роб ощущал тесную связь с ней, но теперь не мог дождаться встречи с сестрой. Робу было что рассказать ей, что обсудить с Сарой и Питером, когда он встретится с ними через две недели.
Но когда Роб приехал в гостиницу, Питера в холле не оказалось. Там была только Сара.
Питер позволил Саре приехать одной! Да как он мог? Первой реакцией Роба был гнев. Если Питер любил Сару, как он мог позволить ей путешествовать одной? А если ей станет плохо? А если вылет задержится и она пропустит прием пищи? А если самолет угонят?
Но гнев Роба быстро угас благодаря словам Сары и ее виду. Его сестра никогда не выглядела более здоровой, более счастливой, сияющей и красивой.
– Не знаю, кто из двух моих сильных и красивых мужчин большая наседка – ты или Питер! – пошутила Сара, увидев ужас в синих глазах Роба. – Как видишь, я чувствую себя хорошо!
– Должен отметить, ты выглядишь хорошо – нет, ты выглядишь чудесно!
– Питер, конечно, тоже хотел приехать, но у него в самом разгаре репетиции «Как вам это понравится». А еще я ждала, чтобы сказать тебе лично – осенью «Стража бури» поставят на Бродвее! Это удивительная пьеса, Роб, и Питер отлично справится с режиссурой.
– Жду не дождусь увидеть.
– Ты приедешь?
– На премьеру. – Роб улыбнулся. – К тому времени я буду жить в Нью-Йорке. У меня есть план, который я хочу с тобой обсудить.
– Мне тоже нужно с тобой поговорить, – тихо сказала Сара.
Роб и Сара провели в Риме неделю, посетив все знаменитые достопримечательности – искрящиеся фонтаны, где загадывают желания, которые потом сбываются, Испанскую лестницу, Сикстинскую капеллу, виллу Боргезе – и прогулявшись по виа Кондотти и по Ватикану. Сара выглядела прекрасно, но быстро уставала. «Слишком много свежего воздуха», – отговаривалась она. Сара ложилась отдыхать между их утренними и дневными экскурсиями, и ужинали они рано, чтобы она была в постели до девяти часов.
Они изучали Рим и разговаривали, и Роб поделился с ней мыслью, которая последние два года не давала ему покоя.
– Это журнал. Я хочу назвать его «Портрет». Портреты будут писаться с помощью слов, как это всегда делали мы с тобой, хотя в нем будут и фотографии.
– Роб, как интересно!
– Я рад, что ты так думаешь.
Роб был взволнован мыслями о будущем журнале. Придется много работать, предприятие будет рискованным, но если он сделает упор на качество – качество журналистики, качество фотографий – и правильно выберет людей для портретов…
– Тебе нужны мои двенадцать миллионов?
– Нет! Это для тебя и Питера.
– Они нам не нужны, Роб. Мы счастливы.
– Что ж, твои деньги мне не нужны, но спасибо. А вот ты мне нужна.
– Я?
– Надеюсь, что ты будешь одним из авторов.
– Правда? – Глаза Сары засияли.
– Ну конечно. Думаю, в Нью-Йорке будет достаточно работы. Я не планирую посылать тебя в путешествия по свету. Уверен, что Питер тоже этого не захочет.
– Нет, не захочет.
– Я подумал, что портрет Питера, написанный тобой, станет отличным материалом для первого номера.
Сара с любовью улыбнулась брату:
– Я уверена, когда ты по-настоящему узнаешь Питера, он тебе понравится, Роб. Я знаю, что ты все еще относишься к нему немного скептически…
– Нет.
– Да! – Она продолжила очень тихо, и выражение ее глаз стало ускользать: – Я хочу знать, что вы с Питером всегда будете друзьями, что бы ни случилось.