Интуиция не подвела Вондрачека – действительно, неподалеку от фальшборта он увидел две стройные женские фигуры в строгих твидовых костюмах. Однако, уже направляясь к ним, комиссар вдруг сделал одно неприятное открытие. Неподалеку от женщин, небрежно опершись спиной о перила, стоял какой-то невзрачный человек в легком сером пальто с поднятым воротником. На первый взгляд ни в облике, ни в позе этого пассажира не было абсолютно ничего подозрительного – он просто стоял, но именно это-то и зацепило внимание Вондрачека.
Обычный человек не может так умело просто стоять – он будет курить, прогуливаться, любоваться морским пейзажем, перемигиваться с женщинами, насвистывать, зевать, чесаться – короче, что-то делать. И только хорошо тренированный тайный агент обладает таким навыком просто стоять – ничего не делая и при этом не привлекая внимания.
Именно при виде этого невзрачного субъекта комиссара Вондрачека, который прежде столь уверенно убеждал капитана Гильбо арестовать англичанина, что в конце концов добился своего, впервые охватили сомнения. А не поторопился ли он с арестом Сильверстоуна? Что, если тот ведет гораздо более сложную и тонкую игру и на борту «Бретани» у него есть помощники? Не лучше ли было продолжать наблюдение? Вондрачек вздохнул: черт бы подрал эту проклятую политику, когда аресту обыкновенного убийцы могут помешать так называемые «высшие соображения»!
Спиной ощущая на себе взгляд субъекта в сером пальто, Вондрачек приблизился к обеим дамам и, слегка поклонившись, учтиво приподнял котелок.
– Добрый день, – приветливо отозвалась Эмилия, улыбаясь комиссару. – Вот, Берта, позволь представить тебе еще одного знакомого из моей минувшей молодости – комиссара венской полиции господина Вондрачека.
– Бывшего комиссара, фрау Лукач. Кстати, вы напрасно считаете свою молодость минувшей. Она не только продолжается, но, на мой взгляд, никогда и не кончится.
– Благодарю вас.
– Мне очень приятно, – заявила Берта, оглядывая комиссара веселыми глазами, и вдруг добавила: – Знаете, а вы похожи на Эркюля Пуаро!
– Не имею чести знать этого господина.
– Как, неужели вы не читали романов знаменитой английской писательницы Агаты Кристи?
– Увы, фрейлейн, нет.
– А разве сыщики не любят читать друг о друге? – не унималась Берта.
– Настоящие сыщики предпочитают читать или писать протоколы, – со вздохом признался Вондрачек. – А детективы – это всего лишь одно из развлечений скучающей публики.
– А разве… – снова начала было Берта, но тут мать, понявшая по лицу Вондрачека, что он подошел не просто так, одернула расшалившуюся дочь.
– Помолчи, детка. Комиссар хочет мне что-то сказать, а ты не даешь ему рта раскрыть. Ведь я права? Вы хотели мне что-то сказать или о чем-то спросить?
– Увы, фрау Лукач. Боюсь, что мое известие причинит вам боль.
– Говорите! – напряженно блеснув глазами, тут же потребовала Эмилия, мгновенно перестав улыбаться.
– Полчаса назад господин Вульф был найден в своей каюте мертвым.
Эмилия, даже не вскрикнув, мгновенно отвернулась в сторону моря и тут же опустила голову. Она не проронила ни одного звука, но комиссар не сомневался в том, что женщина пытается скрыть слезы.
– Бедный господин Вульф! – потрясение прошептала Берта. – А что с ним случилось?
– Судовой врач подозревает сердечный приступ.
Странное дело – несколько минут назад Вондрачек яростно оспаривал эту версию, настаивая на убийстве, но теперь почему-то решил сообщить именно ее.
Одна из причин этою была очевидной – не стоит лишний раз волновать пассажиров; но главное состояло в другом – известие о естественной и быстрой смерти близкого человека должно причинять меньшую боль, чем известие о смерти насильственной и таинственной.
– Какая жалость! – В глазах Берты заблестели слезы. – Наверное, это сказались последствия его фронтовой контузии. Помнишь, мама, он рассказывал нам о том, что у него было больное сердце и врачи даже запретили ему курить?
Эмилия кивнула и, прижимая к лицу платок, обернулась к комиссару.
– Я могу на него взглянуть?
– Пока нет, позже… Кстати… – Комиссар полез в карман своего пиджака. – Я подумал, что вам, возможно, захочется оставить на память что-нибудь из вещей господина Вульфа. Это – немецкий журнал, издававшийся в Берлине до тридцать третьего года. Здесь напечатано его эссе о Гейне. – И комиссар передал Эмилии журнал, найденный им на столике в каюте Вульфа.
– Благодарю вас.
– Мсье Вондрачек, будьте любезны!
Комиссар оглянулся. Капитан Гильбо, поднимаясь по трапу, уже издали подавал ему энергичные знаки.
– Извините, фрау Лукач. Всего доброго, фрейлейн.
Направляясь к капитану, Вондрачек еще успел услышать быстрый вопрос дочери и немедленный ответ матери.
– Мама, а что тебя связывало с господином Вульфом?
– Самые трогательные воспоминания молодости!
– Ну что, вы его арестовали? – первым спросил Вондрачек, стоило ему сблизиться с капитаном.
– Черта с два! – сердито огрызнулся тот. – Ну и в историю же вы меня втравили!
– В чем дело? Он сбежал? – Комиссар Вондрачек сначала подумал о шлюпке и лишь потом осознал всю нелепость своего вопроса.
Капитан Гильбо выпучил глаза.
– Бежал? Бросьте, мы находимся в открытом океане!
– Тогда что стряслось?
– Вы говорили, что этот ваш Сильверстоун англичанин?
– Да, и что?
– У него германский дипломатический паспорт, а потому он обладает неприкосновенностью!
Глава 5.
Ирония и смерть
…Не грубая сила и нетерпеливый мужской напор, не застенчивая мольба и робкие, дрожащие прикосновения, а именно эта спонтанно возникшая вспышка дерзновенно-нежной страсти покорила Эмилию, лишив ее желания сопротивляться и погрузив в какое-то странно-блаженное состояние, когда можно позволить себе отдаться захлестывающей волне ощущений и не останавливать нетерпеливого поклонника.
Именно так все и было в ту далекую июльскую ночь 1914 года, когда Эмилия и Вульф возвращались из казино в полутемном фиакре… Она была в вечернем платье с глубоким декольте, и он немедленно этим воспользовался, сняв с нее накидку и прильнув горячими губами к ее волнующейся груди. Дразнящие прикосновения его влажного языка легкими, электризующими разрядами пробегали по ее смуглой коже. Это вызывало такой приятный любовный озноб, что Эмилия не стала отводить жадные мужские руки, принявшиеся расшнуровывать ее корсаж.
Плавное покачивание фиакра казалось ей таинственным движением «Летучего голландца», который под бесконечными звездами продолжает свой бесконечный бег по морским волнам, неся на борту всего двух пассажиров…
Вульф задыхался, шептал нежные слова, проникал рукой под шуршащий подол ее пышного платья, и мягкий полумрак фиакра все более напрягался, озаряясь темно-красным цветом беснующейся в венах крови и горячими всполохами полуприкрытых веками глаз. В тот момент, когда где-то в глубине всех этих кружев и шелков он ухитрился коснуться горячими пальцами ее обнаженного тела, Эмилия вздрогнула и томно вздохнула.
Теперь уже они оба впали в какое-то трепетно-напряженное забытье, предшествующее самому главному и решительному соприкосновению возбужденных тел – венцу всех желаний и безумств. Сопротивления больше не существовало – осталось лишь ожидание, прерывистое дыхание да самозабвенное вожделение. Еще мгновение – и восприятие окружающего мира растворилось бы в небывало остром приступе блаженства, еще бы мгновение, и…
Карета вздрогнула и остановилась. Этот толчок словно бы пробудил Эмилию – она открыла глаза и резко выпрямилась.
– Не смейте!
Она произнесла это шепотом, но ее слегка охрипший голос вибрировал таким напряжением, что Вульф замер. Стоя перед ней на коленях, тяжело дыша и смахивая кончиками пальцев пот со лба, он умоляюще смотрел на нее. И тогда она сама наклонилась и пылко поцеловала его в губы, но затем так же пылко оттолкнула.
– Все, Серж, не надо ничего больше, прошу вас! Мы уже приехали – вы не видите, что мы стоим у моего дома?