На обратном пути, во время тряски в экипаже, из распоротого живота студента полезли внутренности, однако, когда его привезли в больницу, он был еще жив. Почти неделю Карл Штритроттер провел в бреду и даже ухитрился пережить своего старшего брата, умерев от заражения крови через три дня после знаменитого убийства в «Иоганн Штраус-театре».
Теперь, когда семейство Штритроттеров, имевшее определенное влияние при императорском дворе, лишилось сразу двоих наследников, над карьерой лейтенанта Фихтера нависла серьезная угроза. Более того, в одной из бульварных газетенок появилась скандальная заметка о том, что Жужа Форкаи якобы действовала не под влиянием ревности, а по наущению коварного Фихтера, решившего злодейски расправиться сразу с обоими Штритроттерами!
В результате всех этих событий лейтенант стал известной личностью, хотя подобного рода известность, грозившая переводом в какой-нибудь захолустный гарнизон где-нибудь в Галиции, его не слишком радовала. Поэтому сегодня, незадолго до того, как отправиться в театр, чтобы посмотреть на новую актрису, которой предстояло заменить арестованную примадонну, Фихтер решил навестить своего дядю.
Первое, что он увидел, войдя в подъезд его дома по улице Флорианц, было растерянное лицо швейцара.
– В чем дело, Фердль? – поинтересовался лейтенант, снимая перчатки и фуражку. – Дядя дома?
– Да, но…
– Что – но? Занят?
Морщинистое лицо швейцара, обрамленное густой седой бородой, выразило столь явную душевную муку, что Фихтер на секунду замешкался.
– Да в чем, черт подери, дело?
– Боюсь, что он не сможет вас принять…
– Но у меня важное дело!
Швейцар продолжал пребывать в растерянности, и тогда лейтенант, состроив зверское лицо, громко скомандовал:
– Кругом марш! Иди вперед и доложи обо мне дяде!
На этот раз Фердль повиновался, однако пошел не направо, в парадную гостиную, а стал подниматься по широкой лестнице наверх, где находились кабинет и спальня. Лейтенант продолжал глядеть ему в спину и, когда поднявшийся швейцар нерешительно оглянулся, поторопил его нетерпеливым жестом: «Иди, докладывай!»
Швейцар скрылся из виду, а Фихтер стал нетерпеливо прохаживаться по гостиной, бодро насвистывая популярную арию из «Цыгана-премьера». У него свои заботы, а потому задумываться о странном поведении дяди, который в пять часов дня еще (или уже?) расположился в спальне, было недосуг. Однако Фердль не появлялся подозрительно долго, так что Фихтеру успело надоесть ожидание.
– Ну что, наконец? – закричал он, увидев унылую фигуру швейцара.
– Господин полковник нездоров, поэтому он не сможет уделить господину лейтенанту слишком много времени…
– А что с ним?
Швейцар так долго искал ответа, что Фихтер, устав ждать, быстро взбежал по ступеням и, отстранив Фердля, без стука вошел в кабинет.
Полковник Фердинанд Фихтер, как, впрочем, и подавляющее большинство полковников австрийской армии, носил те же усы и бакенбарды, что и император Франц Иосиф, – иметь бритый подбородок считалось признаком недопустимого вольнодумства. Такого рода «старые служаки» были похожи друг на друга, как овцы в стаде, и все их отличия имели не качественный, а лишь количественный характер – вроде числа орденов на мундире или степени дородности. Впрочем, лейтенант уважал своего дядю – тот хотя и являлся тугодумом, зато не был идиотом. По здравом размышлении он всегда мог дать толковый, а порой и весьма неожиданный совет.
В данный момент он принял племянника в халате и домашних туфлях, сидя в глубоком кресле и нарочито медленно раскуривая трубку.
– Здравствуй, Стефан, – первым произнес он и тут же закашлялся. – С чем пожаловал?
Не растерянность швейцара, а именно этот кашель, который бы должен был свидетельствовать о скверном состоянии полковника, и вызвал первое подозрение Фихтера. Музыкальное ухо лейтенанта, на лету схватывавшее любую модную арию, мгновенно уловило натужную демонстративность этого покашливания.
– Я не вовремя? – вежливо осведомился он, присаживаясь на стул напротив дяди. – Ты болен?
– Да, я неважно себя чувствую, и ты поднял меня с постели…
Полковник Фихтер выглядел здоровее, чем когда-либо, и это второе несоответствие еще более усилило подозрительность Стефана. Что, черт подери, означает эта мнимая болезнь? Он удивился еще сильнее, когда выяснилось, что дяде ничего не известно о его проблемах. Начальник армейской контрразведки – и не знает о самом громком скандале Вены?
– Расскажи обо всем как можно подробнее, – небрежно предложил дядя.
Лейтенант, теперь уже почти не сомневаясь в том, что разгадка сегодняшнего поведения полковника таится в смежной с кабинетом спальне, начал рассказывать. При этом, поскольку и племянник, и дядя, таясь друг от друга, прислушивались к звукам, доносившимся из-за дверей, завешенных тяжелыми портьерами, разговор получился довольно странный – первый рассказывал сумбурно, второй задавал вопросы невпопад. Лейтенант отличался отменным слухом и готов был поклясться в том, что не раз слышал звуки, напоминавшие так хорошо знакомый ему шелест женского платья. А однажды нежный женский голосок даже что-то промурлыкал – и именно в этот момент полковника сотряс приступ столь сильного кашля, что он даже выронил трубку.
«Неужели мой старый хрыч завел себе любовницу? – подумал лейтенант, поднимая трубку и передавая ее дяде. – Впрочем, почему бы и нет? В свои пятьдесят он еще достаточно крепок, а тетка скончалась два года назад. Интересно бы взглянуть хоть одним глазком на его пассию… Она молода и хороша собой?»
– Так ты говоришь, что этот Карл Штритроттер умер вчера в больнице?
Лейтенант вздрогнул от изумления. Рассказ о дуэли он ограничил одной фразой: «Я не хотел убивать этого студента – нападая на меня, он сам случайно наткнулся на мою саблю». Получается, что дядя и так обо всем знает, но зачем же тогда он затеял этот долгий разговор? Не проще ли было поскорее выставить племянника за дверь, а самому вернуться к таинственной красотке?
– Ты торопишься? – спросил полковник, заметив нетерпеливое движение лейтенанта.
– Да, – вынужден был ответить тот. – Мне не хотелось бы опаздывать к началу представления. Сегодня вместо фрейлейн Форкаи должна выступать молодая дебютантка…
– А-а, значит, ты направляешься в «Иоганн Штраус-театр»? – на удивление быстро догадался полковник.
– Совершенно верно. Так что ты мне посоветуешь?
Обычно в ответ на подобный вопрос дядя обещал подумать и предлагал племяннику зайти через несколько дней. Но на этот раз он и в этом изменил своей привычке, чем окончательно убедил Стефана в его первоначальном предположении: с полковником Фихтером происходит нечто необычное.
– Что я посоветую? – сурово насупив брови, пробурчал он. – Готовиться к исполнению своего воинского долга – вот что я тебе посоветую. Австрия слишком распустила таких сосунков, как ты. Довольно вам нести службу в театрах да борделях, пора побывать и на полях сражений, чтобы в полной мере поразить врага своим доблестным воинским духом.
Стефан слушал дядю выпучив глаза, но в этом месте не смог удержаться.
– Да откуда же взяться этому воинскому духу? – ехидно полюбопытствовал он. – Неужели из театров и борделей?
– Гм! – И после этого энергичного восклицания полковник вдруг выдал самую крамольную мысль, которую от него когда-либо слышал племянник: – В конце концов, если солдаты будут знать, что они дерутся не за государя-императора, а за свои и неприятельские бордели, то… – Тут он спохватился и вновь начал отчаянно кашлять, каждый раз при этом выпуская огромные клубы табачного дыма, словно паровоз, стоящий под парами. – Ты… кха-кха… когда-нибудь… гх-х… слышал о секте ассасинов… уфф? – выдохнул он, пряча глаза от племянника.