Несомненно, однако, что опасность, хотя бы вначале, в большей или меньшей степени служит острой приправой к занятию тех, кто берется за изучение вулканов, кто приходит в соприкосновение со слепой и безмерной мощью, вселяющей ужас даже в самых слабых ее проявлениях. Правда, геофизика учила аспиранта-вулканолога, что земная кора – это очень тонкая скорлупка, постоянно стремящаяся расколоться и открыть доступ стекловидной жидкости, в недрах которой царят огромные температуры и еще большие давления. Но поскольку речь шла о чисто книжном знании, это его нисколько не тревожило; «скорлупа»– это только образное выражение. Мы атавистически слишком уверены в надежности «почвы под ногами»... Но как только земля трясется с силой, достаточной, чтобы дрогнули укрывающие нас стены, откуда-то, бог знает с каких душевных глубин, начинает подниматься чувство страха, настолько абсолютное, что перед ним все остальные страхи – ничто.
Тревожное чувство опасности всегда в той или иной мере таится в сердце исследователя, поставившего своей целью быть в непосредственной близости к вулкану, жить в его грохоте, проходить сквозь тучи дыма и газа, приближаться к огненным потокам, которые каждую минуту могут его поглотить. Как отрешиться от сознания, что ходишь беззащитным, безоружным и уязвимым вокруг какого-то коварного чудовища, могущество которого выходит далеко за пределы наших сил? Вулканы во все времена пугали, интриговали и привлекали к себе человека всем тем, что в них повергает нас в трепет, поражает великолепием и что полно тайны[27].
Большая доля способности восторгаться, немножко любви к опасности и привлекательность неведомого – вот из чего, я думаю, складывается все то, что порождает в душе страсть к вулканам. Затем, по мере того как немного привыкаешь и вулкан уже становится объектом изучения, на сцену выступают «почему», «каким образом» и отгоняют прочь почти все остальное. Здесь уже вступает в свои права вторая фаза, фаза научного знания, требующая метода, дисциплины, пунктуальности, смиренного внимания к точным, без конца повторяемым измерениям. Наиболее привлекательная и часто самая разочаровывающая – это третья фаза, фаза, когда уже возникает стремление немного понять, классифицировать, определить, проникнуть в причины, отметить изменения и постоянство величин, предугадать...
Одним из самых выдающихся вулканологов нашего столетия был американец (француз по происхождению) Фрэнк Перре. Инженер-электрик по специальности, он при известии об извержении Мон-Пеле бросил свою лабораторию и с того времени всецело посвятил себя вулканологии.
Через 4 года (1906) он стал знаменит в научном мире непосредственным наблюдением сильного извержения Везувия. Заслуженная известность все росла. До своей недавней смерти Перре посетил все вулканические районы Земли. Глубокое знание проявлений эруптивной деятельности не раз помогало ему предупредить население о надвигающейся опасности. И наоборот, как, например, в 1929 году на Мартинике, наблюдая несколько дней дымные и пыльные вихри и рокот вулкана, он мог успокоить население и посоветовать ему вернуться в покинутый город: наблюдения убедили его в том, что раскаленная туча направится в необитаемую зону. Несколькими днями позже его предсказание полностью оправдалось.
Благодаря таким людям, как Перре, вулканология стала наукой, стремящейся ко все большей и большей точности и к предсказанию вулканических явлений, тогда как раньше, как и все остальные ветви «естественной истории», она была главным образом описательной. Так ее понимал лорд Гамильтон, английский посланник при неаполитанском дворе, нарисовавший картину средиземноморской огненной триады – Везувия, Этны и Стромболи. В ту эпоху вулканы относились к области географии. Великий Александр Гумбольдт во время своего путешествия по Южной Америке и Мексике в 1799—1803 годах очень интересовался вулканами. Со своим другом французским ботаником Эме Бонпланом он поднимался на пик Тенериф, посетил вулканическую область Колумбии, наблюдал в Андах вулканы Котопахи, Антизана, Чимборасо и Пюра-се, где 150 лет спустя погибло 17 человек.
В описании его подъема на кратер вулкана Пичинча, виденного до него только Ля Кондамином[28], звучат трезвость мысли, страстная любознательность и вооруженное смелостью нетерпение, толкающие натуралиста к вулканам: «С окружавшей кратер стены поднимались, как будто собираясь броситься в пропасть, три пика, три скалы, не покрытые снегом, так как выделяемые жерлом пары растапливали его непрерывно. Я поднялся на одну из этих скал и на ее вершине нашел камень, державшийся только одной стороной и висевший над бездной в виде балкона. Но этот камень длиной всего 12 футов и шириной 6 сильно качался при частых толчках землетрясения, которых меньше чем за полчаса мы насчитали 18. Чтобы лучше осмотреть дно кратера, мы легли на его край, и я не думаю, чтобы человеческое воображение могло создать что-нибудь более печальное, более мрачное и более страшное, чем то, что мы увидели. Жерло вулкана образует круглую дыру окружностью приблизительно в одно лье; его срезанные вертикально стенки наверху покрыты снегом. Внутри непроницаемая чернота, но бездна так велика, что можно различить верхушки находящихся в ней многочисленных гор; вершины кажутся в расстоянии 300 туазов ниже нас, представьте себе, где должно быть их основание!»
Такое рвение, такая жадность все видеть, такое погружение в бездонную глубину – разве это в современном ученом не воплощение духа Эмпедокла, вечно живущего спустя 20 столетий? Эмпедокл, по преданию, провел несколько лет на курящейся вершине гигантской Этны, пока не был проглочен кратером. Легенда гласит, что вулкан пощадил только его сандалии. Я не могу сказать, что видел сандалии Эмпедокла... Но за год до того, как разразилось извержение Этны, самое сильное за минувшее полустолетие, я, привлеченный в декабре 1949 года известием о появлении предвестников его пробуждения, прошел все верхние склоны горы с их колоссальными скоплениями щебня, где на снежных просторах спят огромные «ящерицы» черной лавы. Там мне показали Торре дель Философо (башню Философа). Это один из сотен паразитных конусов, которые, как горбы, искажают контуры титанической скуфьи Этны. Целую неделю бродили мы в этом удивительном мире вблизи вершины вулкана, откуда можно охватить взглядом местность, равную трем департаментам, и видеть три моря. Каковы были мысли Эмпедокла, когда на такой высоте совсем один, палимый солнцем или под яростью ледяных бурь, он стоял лицом к лицу с таинственным огнем?
Там, где другие не видели ничего, кроме пылающего глаза циклопа, не слышали ничего, кроме кузниц вулкана, античный философ, несомненно, уже разгадал загадку физического явления, а ключ к ней ему дало в руки наблюдение.
Великий старец Эмпедокл, герой и первый мученик за науку о вулканах, я счастлив, что могу на этой странице вывести твой легендарный образ – образ духа, для которого мало было легенд, а нужно было знание!
27
В одном из двух знаменитых романов, темой которых избран вулканизм, – «Последние дни Помпеи» лорда Булвер-Литтона – описана его страшная сторона, тогда как «Путешествие к центру Земли» Жюля Верна интересно для читателя раскрытием загадок Земли.