Писать надо было не только для своих соотечественников, но и для миллионов людей из стран, еще остававшихся в 1914 году нейтральными. Их было немало, и от того, кто перетянет их на свою сторону, зависел исход войны. Главным призом, козырным тузом тут оставались США, отношения которых к Британской империи были далеки от дружеских, тем более союзных. Были призы и поменьше – Италия (еще недавно бывшая союзником Германии и Австро-Венгрии), Испания, страны Скандинавии, государства Балканского полуострова. То, что Антанта сумела собрать под свои знамена почти всех, решивших ринуться в битву, кроме Болгарии и Турции, – заслуга не только денег, но и слов.
Защита морального облика Англии в 1914-м была делом непростым. Наши современники, взирая на небольшой остров у северо-западной оконечности Европы, не видят за ним громадную колониальную империю начала прошлого века. Но в те времена за Англией числилось очень много прегрешений, под ее гнетом страдали десятки миллионов людей – всяко больше, чем под гнетом ее противников. И это было уязвимым местом в ее пропаганде. Работало на врага и то обстоятельство, что в прошлом британцы достаточно часто лезли в драку по собственному почину – за примерами не надо было далеко ходить. Да и самодовольства у Лондона было хоть отбавляй.
Наконец, на немцев работало еще и то, что почти весь мир был убежден в лицемерии британцев. В частности, нарушение Германией нейтралитета Бельгии, признанного королем Пруссии вместе с другими монархами европейского «концерта держав» в 1839 году, можно было вполне убедительно объявить поводом к войне, но никак не подлинной ее причиной. Все начало двадцатого века германские политики, писатели, ученые упорно говорили об «окружении Германии», предпринимаемом Англией, Францией и Россией. Им не составило труда убедить в этом немцев, да и не только.
Британские писатели тоже по-своему готовились к войне – причем в самых разных жанрах. Ей посвящали свои произведения и Конан Дойл, и Уэллс, и даже Вудхаус. Однако в этих книгах итог войны всегда был приблизительно один и тот же – разруха и голод (и только у Вудхауса финальная битва между силами зла – немцами и русскими – происходит в лондонском оперном театре). Это была литература ужасов, не способная кого-то воодушевить или привлечь романтикой подвига.
Поэтому, когда война все-таки разразилась, британским писателям пришлось начать с чистого листа и попытаться объяснить читателям, кто виноват и что делать, причем объяснить по возможности без явных признаков политического заказа.
«Мой старый приятель Мастермен, – писал Честертон в автобиографии о своей работе в 1914 году, -гордо рассказал мне, что его недруги вменяют ему в вину отсутствие нашей пропаганды в Швеции или в Испании. Это приводило его в восторг, ибо означало, что люди поглощают пропаганду, сами того не зная. Скажем, мой яростный очерк “Варварство Берлина” назвали по-испански “Концепция варварства”, словно безвредный философский труд. Дураки, бранившие Мастермена, изобразили бы на обложке британский флаг, а испанцы вряд ли стали бы читать книжку и уж ни за что бы ей не поверили. Именно в таких делах Мастермен был намного тоньше и лучше своего окружения».
Деятельность «Веллингтон хаус» спровоцировала появление еще одной книги Честертона. Она оказалась в три раза больше первой и увидела свет в 1916 году, когда ситуация была совершенно иной, нежели осенью 1914-го. Иным был и Честертон: с конца осени 1914 года он оказался на грани гибели в своем собственном доме. Болезнь приковала его к постели, затем на несколько месяцев лишила сознания. От комы он очнулся только ближе к весне 1915 года, сразу же потребовал газеты и с ужасом прочитал, что война, в скоротечности которой все были уверены, и не думает заканчиваться и что на ее фронтах погибли уже сотни тысяч человек.
Но ужасало не только это. Война до крайности все упростила. Во всех воюющих странах пропаганда изо дня в день идеализировала своих (в меньшей степени – союзников) и демонизировала врага. Во всех воюющих странах действовала цензура, а сомнение приравнивалось к предательству. Во всех воюющих странах цель победы над врагом стала оправдывать любые средства. Страны еще держались, но мир определенно рушился. И Честертон решил написать книгу, в которой предъявил счет не только Германии, но и определенной части своей собственной страны – той, которую можно было бы назвать «правящим классом» Англии.