Эту опасную особенность пруссака, или «варвара-плюс», надо искоренить. По его мнению, он носитель новой идеи, и он собирается применить ее к каждому. На самом деле это лишь ошибочное обобщение, но он действительно пытается сделать его всеобщим. К «варварам-минус» оно не относится; не относится к русским и сербам, даже если они и варвары.
Если русский крестьянин бьет свою жену, он делает это потому, что так делал его отец; похоже, что с течением времени он бьет ее реже, а не чаще. Он не думает, как пруссак на его месте, что сделал открытие в физиологии – оказывается, женщина слабее мужчины.
Если серб вместо переговоров кидается с ножом на своего врага, он делает это потому, что другие сербы поступали так же. Он принимает эстафету со смирением, но не считает ее прогрессом. Он не думает, как пруссак, что основал новую хорологическую школу, когда сделал фальстарт. Он не думает, что он опережает мир по милитаризму, хотя на самом деле отстает от него по морали.
Нет, опасность исходит от пруссаков потому, что они собрались драться за старую ложь, считая ее новой правдой. Они что-то слышали о мелких упрощениях, но не могут представить себе, что мы тоже о них слышали. И, как я писал, их ограниченное, но очень искреннее безумие связано с желанием разрушить две идеи, лежащие в основе разумного общества. Первая – идея письменного обещания, вторая -идея взаимовыручки.
Очевидно, что именно обещание, то есть продленная ответственность, есть то, что отличает нас – не скажу от дикарей, но… – от скотов и рептилий. Ветхий Завет, описывая темную неукротимую чудовищность Левиафана, говорит: «Сделает ли он договор с тобою?..» (Иов 40:23). Обещание, как и колесо, неизвестно Природе – это изобретения человека. Только говоря о человеческой цивилизации, можно серьезно сказать, что вначале было Слово. Клятва для человека все равно что песня для птицы или лай для собаки – это его голос, благодаря которому он выделяется из других. Как человек, который не способен сдержать слово, не готов к дуэли, так и человек, не способный сдержать обещание самому себе, недостаточно вменяем даже для самоубийства.
Не так уж просто найти еще что-то, от чего весь огромный агрегат человеческой жизни зависел бы в той же степени. Если уж он от чего-то и зависит, то вот от этой тоненькой веревочки, протянутой из забытых холмов вчерашнего дня в невидимые горы дня завтрашнего. На этой единственной струне висит все от Армагеддона до альманаха, от успешной революции до обратного билета. И эту единственную струну упорно пытаются обрубить, по счастью, тупой саблей.
Увидеть это несложно, надо только почитать переписку между Лондоном и Берлином. Пруссаки сделали открытие в международной политике: часто бывает удобно давать обещание и до странности неудобно выполнять его. Они были по-своему очарованы этим научным достижением и решили познакомить с ним мир. Кроме этого, они сделали Англии новое обещание при условии, что та нарушит собственные обещания, но при этом подразумевая, что новое обещание может быть нарушено столь же легко, как и предыдущее.
К вящему удивлению Пруссии это разумное предложение было отклонено. Я верю, что разочарование Пруссии было совершенно искренним. Это как раз то, что я имел в виду, когда говорил, что варвары пытаются обрубить струну честности и ясных записей, на которой держится все сделанное человеком.
Друзья немцев жалуются, что против них брошены диковатые азиаты и африканцы из Индии и Алжира. И при обычных обстоятельствах я бы отнесся к этим европейским жалобам с симпатией. Но обстоятельства необычны. Варварство Пруссии уникально, оно глубже того, что мы обыкновенно зовем варварством. Верно, что в деле обычного варварства тюрки и сикхи вполне могут соответствовать вышестоящим. Общая и единственная причина отказа от использования неевропейских племен против европейцев была названа еще Чатемом, который говорил о краснокожих: такие союзники могут натворить много дьявольщины. Но бедные тюрки после уикенда в Бельгии могут задать совершенно оправданный вопрос: что более дьявольского они могут натворить, чего бы культурные германцы еще не сделали сами без посторонней помощи?
Тем не менее оправдание любой неевропейской помощи серьезнее этих деталей. Оно основывается на том, что и другие цивилизации, в том числе малоразвитые, в том числе удаленные и отталкивающие, в той же степени, что и мы, зависят от того же главного принципа, которому сверхмораль Потсдама объявила открытую войну. Даже дикари дают обещания и уважают тех, кто держит слово. Даже восточные люди записывают обещания, и хотя они делают это справа налево, они тем не менее признают ценность этих клочков бумаги.